При мысли о муже Ольга слегка вздохнула. Хотя с чего бы? Игорь – князь всей Руси, ему положено объезжать свои владения, охранять от набегов, суд и расправу чинить да в дела управления вникать. Вот только в Киеве подле жены редко князь бывает. Ольга поначалу все тосковала, пока однажды не поняла, что ей вольготнее без него. Сама поразилась этому. Ведь некогда любила мужа без памяти, наглядеться, надышаться на него не могла. Но потом вдруг осознала, что власть ей милее мужниных объятий. А как приедет Игорь, все по-своему повернет, нашумит, наломает дров, оторвет людей от дел ради очередного похода. Ей же потом ровнять все да приводить в порядок, бояр ублажать, указы новые готовить. Хотя и дал ей Игорь власть, при нем она себя словно уязвимой чувствовала. Опасалась, что не хвалить будет муж за ее заботы о Руси, а ворчать на то, что не так все сделала. Сам бы попробовал, каково это Русью править, с людьми сговариваться да за наполнением казны следить. И в этом трудном государственном деле не князь, а именно Свенельд был ей поддержкой. Этот варяг никогда ни в чем не упрекает княгиню, наоборот, смотрит пытливо, ожидая, чем угодить, помочь можно. И когда князь с дружиной отбывал на дальние рубежи, Ольга знала – она не одинока. Есть рядом сильный и надежный витязь, он и границы Руси защитить сможет, и дань с непокорных племен собрать, и на расшумевшихся бояр прикрикнуть, и советом помочь... да и слово ласковое порой молвить.

Некогда Ольгу смущало внимание Свенельда: боялась, что люди языками начнут трепать да Игорю еще чего наговорят. Но время шло, и, хотя ключницы и шептались по клетям: мол, уж больно пригожий Свенельд к княгине жмется, но дальше этого дело не шло. Ольге же постепенно в радость стали заботы и внимание варяжского воеводы, его речи любезные. Большего ни он, ни она себе не позволяли, ибо слишком на виду были. Но все же... Все же...

Наезжая в Киев, Игорь не щедро княгиню свою лаской одаривал, больше о делах спрашивал да журил порой. А спали они... Вот-вот, просто спали вместе, привычно и спокойно, как состарившиеся за годы супружества муж и жена. Может, так и правильно, если учесть, что не один десяток лет в браке Игорь и Ольга, однако ведь оба пьют чародейскую воду, тела их упруги и приятны, страсти не исчезли, как у проживших долгие годы вместе простолюдинов, тем не менее, уже не тянулись друг к другу, когда укладывались на перины. Привыкли, поднадоели один другому. Поначалу Ольга гневалась, когда узнавала, что муж ее полюбовниц лаской одаривает, но со временем вроде бы смирилась. Так ей казалось. Сама же все чаще стала подумывать про Свенельда-варяга...

Свенельд, словно почуяв, что за ним наблюдают, оглянулся на терем. Ольге приятно было смотреть на него, растрепанного на весеннем ветру, статного, пригожего... Чувствовала, как на устах невольно начинает расцветать улыбка. Свенельд тоже заулыбался, но лишь едва повернулся, едва шагнул в ее сторону – длинноногий, легкий и такой сильный... В его гибких движениях, в развороте широких плеч ощущалась некая особая мощь...

Ольга быстро отступила в терем, даже дверь поспешила прикрыть. Что это он себе позволяет? Но все равно легко и радостно было на душе. Словно с этой весной вновь ожило в ней то игривое, нетерпеливое и горячее, что только в юности и чувствуешь. Ах, не будь она княгиней, женой Игоря... Но тут Ольга заставила себя опомниться. Даже головой тряхнула, так что звякнули подвески у лица. И пошла по длинному коридору степенно и величаво. Как подобает великой княгине.

То ли день такой был светлый и легкий, то ли не хотелось вновь обременять себя государственными заботами, к делам Ольга приступать не спешила. Отправилась в расположенный за теремными постройками небольшой сад, где в эту пору няньки вывели на прогулку детей, живших при княгине в Вышгородском детинце.

В саду уже распустились белоснежные цветы на заморском дереве абрикосе, посаженном тут по велению княгини и теперь пышно расцветавшим каждую весну, еще до того, как другие сады покроются бурным цветом. Оттого в саду было по-особому светло и радостно, и здесь так любили гулять дети.

На попечении княгини их было немало. Но Ольга, прежде всего, глянула на своего сына Святослава. И защемило сладко сердце при виде княжича. Третий год шел ему, был он крепеньким, шумным и уже теперь столь властным, что по всему видать – знает, для чего рожден.

Вот и сейчас маленький Святослав с громким криком наседал на мальчонку, почти вдвое старше его, пытаясь отобрать деревянную сабельку, выгнутую на хазарский манер. Старший, Блудом нареченный, не отдавал, прятал руку с саблей за спину.

– Да пошто? Скажите ему! Мне подарена!

Няньки и мамки суетились, оттаскивали княжича, уговаривали. А он вырывался из рук, выгибался животиком вперед, даже ножкой топал. И голосил обиженно. Говорить-то он еще не умел, зато кричать мог так, что сразу становилось ясно: требует желаемое.

Однако и Блуд не отступал:

– Мое! Мне дадена! Поди прочь!

В отличие от княжича, он уже неплохо говорил и был старшим среди воспитанников княгини. А нарекли его Блудом потому, что одна из дочерей киевского боярского рода, как говорят в народе, в подоле его принесла. Родня сперва от ребеночка толку не видела, даже услать подальше намеревалась, а то и волхвам на капище отдать, однако Ольга решила, что не худо Блуда при себе оставить, чтобы в окружении княжича Святослава росли те, кто со временем составит его верную дружину.

По той же причине еще нескольких собрала в тереме: тех же племянников мужа, привезенных из Пскова, Акуна и младшенького Игоря, сыновей своевольной Предславы и мужа ее Володислава. Вроде как честь оказала княгиня, взяв племянников в Киев на воспитание, на деле же заложниками сделала, чтоб заносчивые родичи помнили, что им за самоуправство может быть. По той же причине содержала в детинце еще двоих – сына печенежского хана Темекея Курю и мадьярского царевича Аспаруха. С одной стороны, они служили заложниками, с другой – сызмальства приучались дружить с подрастающим князем. Правда, такие мальцы не совсем понимали свое предназначение и пока просто с любопытством следили за тем, чем окончится спор капризного княжича и Блуда.

И еще двоих совсем недавно приняла к себе княгиня. Эти двое – светловолосые, на диво спокойные по сравнению с бойким княжичем, – были сыновьями Свенельда. После того как в конце этой зимы неожиданно и загадочно умерла его жена Межаксева, княгиня предложила верному воеводе позаботиться о его маленьких сыновьях. Мол, Свенельд ей верой и правдой служит, весь в хлопотах и делах, а она хочет снять с него такую обузу, как забота об оставшихся без матери детишках. И теперь сыновья Свенельда, Мстислав и ровесник Святослава Лют, тоже играли в саду под цветущим абрикосом.

Единственной девочкой в этой компании карапузов была воспитанница Ольги Малуша. Ох, и бойкая же девчонка! Завидев, как няньки, сюсюкая, удерживают княжича, а Блуд, сопя, отступает, пряча за спину свою сабельку, Малуша – этакая кроха, ведь только четвертый годок пошел, – вмиг оставила под деревом тряпичную куклу и кинулась к Блуду. Подскочив сзади, вырвала сабельку и бросила под ноги Святославу.

Блуд тут же поднял рев, зато Святослав быстро успокоился: подняв сабельку, стал помахивать ею так, что няньки с испугу попятились. Малуша же смеялась, но до той поры, пока пинок Блуда не свалил ее с ног. Тогда и она заплакала обиженно. И началось. Свенельдовы сыновья рожицы скривили в плаче, за ними и Акун с маленьким Игорем решили поддержать компанию. Аспарух и Куря тут же присоединились к общему реву.