Удивительно, что в процессе эволюции некоторые виды спорта остановились именно на этом «сверхбыстром, но не слишком» темпе. Теннис и бейсбол могли бы быть устроены иначе, требовать более быстрых реакций, в которых проявлялись бы чистые рефлексы. Или допускали бы более медленные реакции, в которых проявлялся бы сознательный ответ на стимул. Но если бы линия подачи в теннисе или край площадки бейсбольного питчера отстояли от поля противника лишь на тридцать футов или на все двести, игра уже не была бы такой напряженной. На более близком расстоянии у игроков хватало бы времени только на то, чтобы отреагировать и ударить, не успев похвастаться своей предсознательной подготовкой. На более далеком расстоянии у них было бы слишком много времени на планирование действий: все мячи подавались бы высоко. Мы бы не восхищались так хорошей подачей в профессиональном теннисе и в высшей бейсбольной лиге, если бы время реакции занимало целую секунду или две сотни миллисекунд. А вот четыре-пять сотен – это что-то вроде спортивной золотой середины.

Либет обнаружил, что на этом временном отрезке профессионалов высшего уровня отличает не умение быстро реагировать на визуальный стимул, а умение создавать дополнительное время, а потом использовать его на полную, пока не настанет пора реагировать. Они раздвигают рамки доступного времени, замедляют его, собирают больше информации, а в итоге находят идеальное место для того, чтобы принять мяч с оптимальной скоростью и под оптимальным углом. Они – виртуозы промедления. Они способны реагировать быстро, но только когда это действительно необходимо. Либет подытоживает: «Великие игроки… способны придать бите необычайную скорость. Это позволяет им отложить замах на самый последний момент».[52]

Выводы Либета можно применить ко всевозможным видам решений. Профессиональные теннисисты и бейсболисты следуют тому же двухступенчатому принципу принятия правильных решений, который подходит и к нашим, более неторопливым, решениям в личной и деловой сфере. Сначала они примерно определяют, сколько времени доступно для реакции, а потом откладывают ее, насколько возможно в рамках этого периода. Альберт Пухольс, бьющий по мячу в очень замедленной съемке, выглядит совершенно так же, как Уоррен Баффет, покупающий акции[53]: изучите подающего, внимательно смотрите на мяч и не реагируйте ни на что, пока не убедитесь, что перед вами выгодная возможность. Ждите как можно дольше, чтобы не упустить шанс удачно отбить мяч.

Большая часть поединка между сверхбыстрыми спортсменами происходит настолько быстро, что ее невозможно заметить. Тут требуется внимательное исследование с использованием скоростной съемки. Так же, как и в случае с вариабельностью сердечного ритма, значительная часть наших реакций и решений на протяжении миллисекунд происходит так быстро, что оказывается почти скрыта от взгляда.

Сверхскоростные механизмы, созданные по модели человеческого поведения, также скрыты от взгляда. Компьютеры и алгоритмы программного обеспечения, копирующие наши модели принятия решений, трудно отличить от нас самих, когда мы действуем на высоких скоростях. Это неудивительно, и это центральная точка дискуссий об искусственном интеллекте вот уже несколько десятилетий[54]. Но что и вправду удивительно в сверхскоростном мире вычислений, так это то, что промедление может сыграть вам на руку и что скорость – это еще не все.

В разгар 2006 года трейдинговая фирма UNX попала в беду. Компании было семь лет – почти целая жизнь в собачьих годах мира высокочастотной торговли ценными бумагами. Их техника устарела. Компьютерные платформы тормозили, а клиенты, включая взыскательные хеджевые фонды и банки с Уолл-стрит, переходили к конкурентам. Чтобы выжить, UNX требовалось создать более успешную торговую платформу, которая смогла бы конкурировать со сверхскоростными трейдинговыми фирмами.

Андре Перо, тогдашний председатель совета директоров UNX и глава финансового отделения Гарвардской школы бизнеса, осознал проблему и понял, кого нужно позвать. Основой бизнеса UNX была торговля ценными бумагами от имени респектабельных клиентов, которые хотели покупать и продавать дешево, быстро и анонимно. С одной стороны, Перо знал, что UNX нужен «квонт», то есть специалист по количественному анализу, разбирающийся в математических моделях. С другой стороны, он понимал, что скоростная торговля ценными бумагами – это искусство. Скотт Харрисон, которому в итоге позвонил Перо, так описал запрос: «Он сказал, что нам нужно спасать UNX, что мы получим деньги от нескольких банков с Уолл-стрит и создадим новейшую платформу с самой лучшей трейдинговой технологией. Это нелегкая задача, но и увлекательная тоже. Нашей целью было стать быстрее и дешевле всех».

Лишь горстка людей во всем мире обладала и тем и другим набором умений, которые требовались для работы с UNX, и Харрисон был одним из этих людей. Он уже занимался алгоритмическими трейдинговыми операциями, включая создание сложных компьютерных программ, вроде «Тритона» и «КвонтЭКС», но к тому же был еще мечтателем и творцом. Большинство высокочастотных трейдеров всю жизнь занимаются торговлей акциями и обработкой данных. Харрисон до перехода в сферу финансов работал в фирме «Скидмор, Оуингс & Меррилл» архитектором.

Когда мы встретились первый раз, осенью 2010-го, он не торговал на бирже, а готовил у себя на кухне, отдыхая от ремонта дома. Харрисон находился, как называют это некоторые директора технологических фирм, «в перерыве между блестящими идеями». (Позже он пошел работать в «Ликвиднет», огромную всемирную торговую сеть, директором по глобальному производству.) Он с удовольствием рассказал мне, что произошло с UNX после его вмешательства: «Не уверен, что хоть кто-нибудь до конца разобрался, что случилось. Я все время об этом думаю и все равно не могу понять. Даже слов подобрать не могу. Просто чепуха какая-то».

Харрисон пришел в UNX в июле 2006 года и после трехмесячного переходного периода стал исполнительным директором. Объявляя об этом, Андре Перо всячески превозносил его, изрек даже такую фразу: «Мы уверены, что под его руководством UNX ожидает блестящее будущее». Они быстро собрали деньги и создали сверхновую компьютерную трейдинговую систему. И оборудование, и программное обеспечение были разработаны специально для UNX, в расчете на максимально высокую скорость и, следовательно, эффективность. Харрисон установил новую технику в офисе на втором этаже, в городе Бербанк, штат Калифорния, в двух кварталах на восток от автомагистрали I-5, в трех тысячах миль от Уолл-стрит. И «щелкнул выключателем».

* * *

Слова «высокочастотный трейдинг» звучат замысловато, но на самом деле это всего-навсего сверхскоростная торговля, которой занимаются компьютеры. Он отличается от «дневного трейдинга» – быстрой покупки и продажи акций в течение рабочего дня людьми, а не компьютерами. Компьютеры, занимающиеся высокочастотным трейдингом, покупают и продают так быстро и часто, что это превосходит всякие человеческие возможности.

Отрасль зародилась в конце девяностых, когда органы госрегулирования разрешили электронные фондовые биржи. До того большая часть торговли акциями на Нью-Йоркской фондовой бирже производилась с помощью специалистов – людей, которые ходили туда-сюда по огромному торговому помещению, усыпанному сигарным пеплом и бумагами с записями. Я до сих пор помню, как однажды в девяностых оказался в этом бедламе – приятель с юрфака устроил экскурсию. Там творилось настоящее безумие – все кричали, мигали огоньки, трезвонили телефоны[55]. В то время быстрой считалась сделка, которая занимала меньше нескольких секунд.