— У вас уже есть программа для Сити Холл? — вопрос прозвучал неожиданно резко.

— Была бы, если бы я твердо знала, что выдвинули мою кандидатуру. А в настоящий момент Сити Холл для меня, так же как и для вас, всего-навсего — слухи. И все-таки я могу сказать, что в отличие от консерваторов-экстремистов я бы стала действовать, руководствуясь моей теперешней политикой — конкретностью.

Горничная принесла кофе, и Натали с улыбкой взяла из рук Нэнси чашку. Она отпила глоток и, прищурившись, посмотрела на хозяйку.

— Джон Линдсей сказал о вас: «Она создана для великой цели». Это — нешуточный комплимент. Как бы вы могли прокомментировать это высказывание?

— В политике ценнее прогнозы, чем комплименты, — сухо ответила Нэнси. — Однако сейчас любой прогноз преждевременен.

Пристрелка пока не предвещала ничего хорошего.

— Вы явились издалека.

— В каком смысле? Вы имеете в виду время, политическое направление или географию?

— Вы из Кастелламаре дель Гольфо. Это, если я не ошибаюсь, городишко или селение на острове Сицилия, где политика и социальные проблемы так тесно взаимосвязаны. Вы родились там?

— Совершенно верно. И горжусь историей и культурным наследием своей страны.

— Ваш отец был швейцаром в отеле «Плаза»?

— Да. Это профессия трудная, низко оплачиваемая, но вполне достойная уважения.

— Правда ли, что ваша бабушка была безграмотной?

— У меня два диплома, — улыбнулась Нэнси, — один отнесем на бабушкин счет.

— Я хотела сказать, что не на Сицилии вообще, а в Кастелламаре дель Гольфо — нелегкая жизнь. Там действует закон всевластности мафии, — Натали раздраженно загасила сигарету в хрустальной пепельнице.

— Я эмигрировала из замкнутого мирка, из жестокого и варварского общества, где закон диктуют сильнейшие. И мораль там простая — «око за око». По существу, то же самое, но в другом масштабе происходит и здесь.

Журналистка проигнорировала подтекст.

— Госпожа Карр, — продолжала она, — или, быть может, вы предпочитаете, чтобы я называла вас госпожа Доминичи — по фамилии вашего первого мужа? Или госпожа Пертиначе, по вашей девичьей фамилии…

Нэнси улыбнулась.

— Очевидно, единственное, что вас смущает, — выбор? Решайте сами.

— Вы росли в доме Фрэнка Лателлы, — бесстрастно констатировала журналистка, — главы «Коза ностры». Ваш первый муж, Хосе Висенте Доминичи, использовал спортивный клуб для прикрытия своей сомнительной деятельности. Кое-кто утверждает, адвокат Карр, что вы являетесь членом Комиссии Мафии — специфического совета, координирующего деятельность «Коза ностры». Видимо, устремившись к креслу губернатора, вы собираетесь плотно прикрыть дверь в кладовку с грязным бельем? Вы уверены, что эту дверь никто не захочет открыть?

«Ей нужна сенсация, она объявила войну и жаждет моей крови», — решила Нэнси.

— Вам же, мисс Гудмен, по сей день удается прятать свое грязное белье, — нанесла она ответный удар, — а между тем, ваша кладовка забита им до отказа.

Журналистка густо покраснела и отвела удар, задав точно выверенный, а потому банальный вопрос.

— Вы угрожаете?

— Я лишь отвечаю на ваши вопросы, дорогая моя.

Кажется, все становилось на свои места, ходы этой ретивой дамы Нэнси предугадала.

— Вы по-прежнему утверждаете, что мафии не существует? — снова пошла в атаку журналистка.

— Не имею ни малейшего намерения отрицать существование мафии. Я росла, как вы правильно сказали, в семье Фрэнка Лателлы, — это общеизвестный факт, было бы нелепо оспаривать это. Но разве это преступление? Коррупция, наводняющая город, взятки, которые берут государственные служащие, подкуп полицейских — вот это преступления. Преступления — наркобизнес, рэкет и проституция. Но что преступного вы видите в том, что человек, приехавший с итальянского острова, становится кем-то в такой большой стране, как Америка?

До сих пор Нэнси удавалось направлять беседу в нужное ей русло, но безошибочный инстинкт подсказывал, что рано трубить победу. Пресса уже муссировала предположение о ее связи с мафией, это делалось и в отношении других политических деятелей и людей искусства. Она столкнулась с этим во время избирательной кампании, когда она была депутатом от Куинс. У Нэнси было достаточно здравого смысла, чтобы не отрицать широко известные факты своей биографии. Но никто и никогда не смог бы представить доказательства ее участия в делах мафии или хотя бы попустительства.

Журналистка поставила кофейную чашечку на блюдце и, наклонившись вперед, подняла глаза на хозяйку дома. В этом взгляде таилась угроза.

— А убийство — не преступление? — поинтересовалась она медоточивым голосом. — Говорят, на вашей совести жизни двух мужчин, — резко бросила она. — В возрасте восемнадцати лет вы застрелили своего любовника. Он был ирландским киллером, работавшим на Фрэнка Лателлу. Шон Мак-Лири, так его звали. Тогда вы еще были Нэнси Пертиначе. Припоминаете, адвокат Карр? Это убийство благодаря показаниям некоторых свидетелей осталось в архивах как всего лишь дорожное происшествие. Хотелось бы услышать ваш рассказ.

На лице Нэнси застыла непроницаемая маска.

— Мой информатор также утверждает, что отец вашего сына Шона — убитый вами любовник. Хосе Висенте Доминичи, за которого вы вышли замуж после смерти любовника, усыновил ребенка. Шон Доминичи, ведь так зовут вашего сына? — Натали Гудмен смотрела торжествующе.

Нэнси сохраняла невозмутимость.

— Пока вы решаете, что ответить, я могла бы продолжить… Итак, мой источник также располагает сведениями, что вы убили любовника вашей матери Тони Кроче, ее двоюродного брата, который эмигрировал в Америку раньше вас. Вы были девочкой, когда у вас на глазах застрелили вашего отца. Кажется, насильственная смерть — удел многих членов вашей семьи. После истории с Тони Кроче вы всей семьей вернулись на Сицилию. Там застрелили вашу мать. Госпожа Карр, вы подтверждаете все это или нет? — бесстрастно отчеканила каждое слово Натали Гудмен.

Голос, чеканящий жестокие обвинения, доносился до Нэнси словно издалека. Ее охватило паническое смятение, но в лице ее по-прежнему была уверенность — Нэнси отлично владела собой.

На секунду ей показалось, что комната пошла кругом и образовала засасывающую вниз воронку. Мощные жернова словно перемалывали и Нэнси, и Шона, и Тони, и ее мать — всех этих призраков прошлого, потревоженных журналисткой. Нэнси снова услышала выстрел и увидела, как взорвалась, словно тыква, голова Тони Кроче. Вопль матери острой болью отозвался в ушах. Нэнси снова почувствовала на губах тепло губ Шона, вкус его крови. Услышала словно со стороны свой голос, когда она шептала ему в слезах: «Шон, любовь моя, не покидай меня, ты мне нужен». Душераздирающий крик рвался у Нэнси из глубины души, но Натали Гудмен не могла слышать его.