виде лилии, а агент Брагин и авторитет Назаров должны были погибнуть. Всё было бы обставлено, как криминальная разборка».

Кухарчук тяжело сглатывает и, глядя на дверь, произносит:

— Стало быть, она у тебя… Лилия…

Кто про что, а вшивый про баню.

— Да нет же, — говорю я с улыбкой. — Я-то думал, она у вас. Мне, в отличие от вас, побрякушки не слишком интересны. Бабки — да, а побрякушки — нет…

— Но, стало быть, ты не можешь не знать, где она. И где Назаров.

— Ладно, я вижу, мы начинаем ходить по кругу. Всё, зовите своих подручных, пусть упаковывают мои вещи. Мне пора уже. Там встречающие волнуются.

— Как я могу быть уверен, что существует запись? — спрашивает Кухарчук. — Может, ты был в соседней камере и всё это просто услышал? Тогда твоим словам цена пшик.

— Ну, — усмехаюсь я. — Пришлю кассетку. Будете слушать перед сном. А впрочем, может, и не пришлю. Точно. Давайте думать про неё, как про кота Шрёдингера. Может, она есть, а может, и нет. Нормальная интерпретация квантовой неопределённости?

— Мне нужна ясность, — качает он головой.

— Ясность — это то, к чему мы все стремимся, — пожимаю я плечами. — Но это по глупости, потому, что часто оказывается, что лучше было оставаться в дурманящем плену неизвестности. Короче, Кухарчук, я уже задолбался с тобой тусоваться. Ты нудный, пипец! Давай, на сегодня остановимся, чтобы не было мучительно больно, оке? Зови уже своих держиморд! Задолбал, короче!

— Егор! — Наташка виснет у меня на шее.

М-м-м… как же я соскучился. Притягиваю её к себе и целую. Она вздрагивает и я прижимаю её ещё сильнее. Меня царицею соблазняли, но не поддался я. Ведём мы себя вызывающе, конечно, да и плевать. В кодексе строителя коммунизма на объятия в аэропорту запретов нет.

— Всё нормально? — спрашивает Лёха. — Чего так долго? Я думал, порт штурмовать придётся. Алик даже Скачкову уже звонил.

— Да, — машу я рукой. — Досмотру подвергли, враги человеческие. Всего обшмонали, чуть крокодильчика не отобрали.

— Ничего себе, какой. Красавец, в натуре.

— Э, Алексис, что за сленг! Хорош, береги чистоту языка. В натуре.

Он смеётся и берёт тележку с вещами.

— Ничё ты загрузился.

— Так у меня там одного рома целый ящик.

Мы затаскиваем багаж домой и парни идут в дежурку. Я выделяю им на всех коробку сигар.

— Теперь вы практически кубинцы, — смеюсь я. — Ром и сигары у вас уже есть. Ещё дам вам футболки с Че Геварой. Короче, венсеремос, товарищи! Победа будет за нами!

— Чтобы быть настоящими кубинцами, нам нужны кубинки, — смеётся Алик. — Не привёз ты нам?

Наташка настораживается и, поймав её взгляд, я отвечаю:

— Извините, ребята, но за всё время пребывания, я ни одной кубинки в глаза не видывал.

Лол. Как могла бы сказать моя дочь.

Первым делом я разбираю вещи, доставая, как волшебник из шляпы чудесные заморские дары. Соломенные шляпы, шлёпанцы, сумочки и всё вот это.

Пока Наташка разбирает это добро, я иду в душ. Минут через пять появляется и она.

— Ну как тебе понравилась Куба?

— Очень понравилось, — отвечаю я. — Я тебя обязательно туда свожу. Обещаю. Тебе тоже понравится. Голубое небо, лазурная вода и белый песок. Настоящий кайф. Обязательно съездим.

— А кубинки? — спрашивает она и, отодвинув занавеску, ныряет ко мне.

Ого… Струи тёплой воды барабанят и текут по её телу, вмиг покрывающемуся пупырышками.

— Что кубинки? — спрашиваю я следя за потоками воды, текущим по её груди. — Они существуют. Но красивее тебя никого нет.

— Ты искал что ли?

— Специально не искал но вывод сделал.

Я беру её за плечи и привлекаю к себе, но она успевает выставить руки и упирается мне в грудь.

— А разве, — поднимает она брови, — мужчины по своей природе не запрограммированы на измены?

— Программа — это что, инстинкт и дань звериным инстинктам, живущим в нас? А как же разум, воля и огонь Святого духа, делающий нас людьми?

— Нет-нет, ты мне ответь! — машет она мокрой головой.

— Ответить? — поднимаю я брови. — А какой был вопрос?

— Если бы тебе попалась кубинка, о которой ты бы подумал, что она красивее меня… ты бы смог с ней?

— Что?

— Ну… — смущается она.

— Что? Говорите яснее, девушка.

— Динь-динь, вот что! — выпаливает она и краснеет.

— Что за странные мысли, — развожу я руками. — Конечно же нет, ведь ты и есть моя самая красивая кубинка, португалка, американка и даже инопланетянка. Я не ищу, не пытаюсь сравнивать, и вообще не смотрю на человеческих самок, как на сексуальные объекты. У меня же ты есть. То есть… а ты? Ты что присматриваешься к человеческим самцам и сравниваешь их со мной?

— Я⁈ — возмущается она. — Егор, ты совсем что ли? Нет, конечно!!! Просто ты ведь мужчина, и многие считают, что мужская измена — это естественное, заложенное природой действие. Проявление мужественности.

— Наташ, хорош. Иди сюда, я тебя обнять хочу. Видишь, как изголодался? Нет, смотри-смотри, не отводи глаз.

— Что? — смеётся она.

— Вот дай руки.

Она протягивает, и я притягиваю её к себе. Я ведь действительно чувствую неутолимый и яростный голод.

Из душа мы выходим не слишком скоро. Наташка ещё голову сушит невероятно долго. Кончается тем, что, устав ждать, я вхожу в ванную, вырубаю фен, закидываю её себе на плечо и брыкающуюся тащу в спальню, и там долго и убедительно демонстрирую, что все эти дни вёл исключительно аскетическую жизнь.

Когда первый, второй и третий голод оказываются утолёнными, Наташка, движимая долгом, сползает с постели и идёт на кухню.

— Ты же голодный! — в ужасе восклицает она.

— Да, — подтверждаю я, — тобой невозможно насытиться.

— Ну, раз мной невозможно, — лукаво улыбается она, — попробуй насытиться голубцами. Пошли, я тебя буду насыщать.

Вставать неохота, лом просто, но она же старалась и готовила, поэтому я поднимаюсь, натягиваю футболку и шорты и ползу в свою просторную кухню. Ну и, как говорится, аппетит приходит во время еды, я, оказывается есть хочу, просто ужас как.

— Дай мне… — чуть задумываюсь я, —