Софья Львовна долго думала: что надеть? Профессор Ройзен женат, о его личной жизни известно мало, но там, похоже, все в полном порядке. Сын-студент, дочь заканчивает школу. А она… Увы, не замужем! Сорок восемь лет, семейная жизнь так и не сложилась. Была парочка бурных романов, что называется, на разрыв аорты с коллегами по работе. Но оба любовника были несвободны, во втором случае все уже шло к разводу, но вдруг… Ах, это вдруг! Жена тяжело заболела, и началось бесконечное, выматывающее:

– Как я могу ее бросить в таком состоянии? Подождем, пока прооперируют.

Потом: подождем, пока пройдет период реабилитации. Не случилось бы рецидива, подождем ежегодного осмотра. И так три года! Потом Софья просто плюнула на так называемые отношения: жена оказалась хитрее. Хотя болезнь не выбирают. Но очень уж вовремя все случилось. Софье Львовне тогда было тридцать девять. В общем, рубеж. А когда она поняла, что все кончено, глянула в зеркало и оторопела:

– Мамочки! Сорок два!

Рожать? От кого? Хотела от мужа. Но теперь уже поздно. Одной ребенка не поднять, нет уже прежней лихости, бесшабашности: а, все пустяки, преодолею! Вдруг вылезли не болезни, а так, недомогания, пока еще не значительные, жизнь не отравляющие, но все равно досадные болячки. Вдруг понадобились очки с плюсовыми стеклами. Пустяк: одна диоптрия. Даже + 0,7. Но не рано ли? Не диабет ли начинается? По ночам стали болеть ноги, правую иногда сводило судорогой. Не варикоз ли? Перед месячными начались жуткие изматывающие мигрени. Потом колебания цикла, пока не значительные, но все же. Она заволновалась. Неужели это климакс? Она ведь сама медик, понимает, что с такими болячками ребенка выносить трудно, да и роды будут непростыми. Однозначно кесарево, а что потом? Насколько затянется период реабилитации? И что будет с ребенком, кто за ним присмотрит? Маме семьдесят два, сама как ребенок и все время болеет.

Еще год прошел в колебаниях: рожать, не рожать? В сорок три решилась: пошла на осмотр. И… не услышала ничего утешительного. Врач-гинеколог посмотрела с жалостью:

– Что ж вы, милая, до последнего тянули? Вам теперь и забеременеть большая проблема, у вас вон уже пременопауза. Цикл плавает, в правом яичнике киста. Лечиться будем или рожать? А потом лечиться.

Так Софья оставила мысль о ребенке. Принялась старательно лечиться, заботиться о своей внешности. Раз такое дело, надо удвоить усилия. Хотя зеркало говорило: все еще хороша. Не прежняя Сонечка, румяная девушка с темной косой в руку толщиной, а солидная дама с элегантной прической, с годами не располневшая, как большинство ее рожавших ровесниц. Стройная, подтянутая, знающая себе цену. Софья Львовна.

Предстоящая встреча с профессором Ройзеном ее волновала. Работать рядом с таким человеком большая честь, да и деньгами наверняка он не обидит. Гонорары у Марка Захаровича, по слухам, заоблачные.

Все-таки оделась строго. Как ответственный работник, без всякого намека на кокетство. И косметики минимум, тушь для ресниц, капелька румян и почти бесцветная губная помада. Пришла в клинику без десяти четыре и сразу на рецепцию. Подошла, представилась.

Секретарша оказалась смазливой девицей лет двадцати, это явно не та дама, что разговаривала с Софьей Львовной по телефону. У той голос был старше и значительнее. Но быть может, собеседование назначила личный секретарь профессора Ройзена, а эта девица так называемая «разводящая»?

– Здравствуйте, Софья Львовна, – приветливо улыбнулась секретарша. – Мы вас ждем. Вы записаны на четыре часа.

Софья машинально отметила: очень хорошенькая. Не чурается Марк Захарович красивых женщин. Это приятно.

– Так мне можно пройти к Ройзену? – немного волнуясь, спросила она.

– Да, конечно. Можете пока присесть на диванчик перед телевизором, он вас пригласит, как только освободится.

– Ах… Так он занят?

– У доктора Ройзена весь день расписан, – улыбнулась девушка. – Так что вам повезло.

Она разговаривала с Софьей Львовной как с больной, видимо, это особенность профессии. Девице за то и платят, чтобы она действовала на пациентов успокаивающе, не дай бог, не спугнула бы, ведь на визит к психиатру не просто решиться, даже больным венерическими заболеваниями симпатизируют больше, чем людям с психическими отклонениями. Общество напугано сообщениями о кровавых маньяках, журналисты стараются вовсю. Софья Львовна сочла унизительным устраивать разборки с какой-то безмозглой девицей, напоминать, что она пришла на собеседование, а не на консультацию. Придет время – поставит ее на место. Сейчас главное – добиться аудиенции у Марка Захаровича. Расположить его к себе, показать товар лицом.

Ждать пришлось недолго. Ровно в четыре дверь кабинета открылась и на пороге появился коротко стриженный темноволосый мужчина:

– Софья Львовна? Проходите, пожалуйста.

Она, слегка волнуясь, встала. Профессор Ройзен был невысокого роста, худощавый и, как ей сначала показалось, очень уж молодой. Но потом она разглядела и седину в волосах, и темные круги под глазами, и глубокую вертикальную складку на лбу. Просто истинный возраст Марка Захаровича скрывали очки со слегка затемненными стеклами в тончайшей, почти невесомой золотой оправе. «Полторы-две диоптрии, – оценила она. – Минус, не как у меня плюсовые». Еще у него оказалась ненормально большая голова, непропорциональная его росту, наверно, поэтому доктор Ройзен и стригся так коротко. Этот недостаток внешности сразу бросался в глаза. Не будь он светилом науки, про него сказали бы: карлик с огромной головой. Но наличие ученой степени и мировая известность делали этого карлика великаном. А голова? Да, большая. А какая у него должна быть голова?

Зато небольшая близорукость, вследствие которой ему пришлось носить очки, была доктору Ройзену к лицу. Очки ему шли, и подобраны они были с большим вкусом, да и стоили немало. Как показалось Софье Львовне, он немного нервничал. Видимо, разговор с ее предшественником (или предшественницей) был непростой. Собеседование – мероприятие чрезвычайно ответственное и для работода-теля, и для соискателя. Софья Львовна прекрасно это понимала и старалась не дрожать. Ей уже стала передаваться его нервозность. Профессор Ройзен пропустил ее вперед и плотно закрыл дверь кабинета.

Софья Львовна вошла не спеша, с достоинством, прежде чем сесть, огляделась и заметила еще две двери. Первая – скорее всего, выход. Все правильно: пациенты не должны друг с другом встречаться. Поэтому доктор Ройзен выпускает их прямо на улицу, не через рецепцию. Знакомый прием.

Вторая дверь, скорее всего, вела в комнату отдыха. Это тоже в порядке вещей. Там наверняка душевая кабина, кофемашина, большой удобный диван. У врача-психотерапевта, с которым раньше работала Софья Львовна, все было именно так. Не у Ройзена ли срисовал? Недаром он говорил о Марке Захаровиче с восторгом, как о своем учителе.

– Что же вы? Проходите, садитесь, – отрывисто предложил Ройзен.

Она села не на краешек, чтобы не показать своей неуверенности, но и не откинулась на спинку стула, чтобы нельзя было ее упрекнуть в развязности. Какое-то время они молчали. Софье Львовне даже показалось, что Ройзен чего-то от нее ждет. Его лицо ей смутно было знакомо, видимо, сыграли свою роль фотографии, виденные в Интернете.