Я вздохнул и сказал:

— Да… Куда серьёзней, когда она ещё умеет прыгать с горки!.. Как настоящая серна… и антилопа.

Но папа, видимо, не понял тонкого намёка на тайну моей души, или не понял сразу — что такое серна… И продолжил дальше. Он говорит:

— Любовь — это когда ты сам хочешь что-то для неё сделать… Когда готов отдать ей весь мир!.. И подарить всю свою жизнь. А не только радуешься тому, что она что-то хорошее сделает для тебя.

И я подумал — что тоже хочу отдать Ане весь мир и подарить ей всю свою жизнь, когда мы в следующий раз с ней встретимся на площадке.

И я говорю:

— Да, па-па!.. Любовь — она прекрасна!..

— Да… — говорит папа, — Хотя иногда, знаешь ли, она бывает и болезненная.

И я говорю:

— Это уж да… И не говори. Болезненная… Как влюбишься — так сразу кашель у тебя начнётся, и горло всё заболит… И живот. И нос зачешется… — Это я бросил такие слова, так — мельком. Чтобы папа понимал, что я тоже не лишён чувства печали и переживания. — А то ещё и зуб у тебя потом вырвут… И в школу не пустят идти, потому что ты весь больной будешь…

— Ого!.. Ну, это ты сильно, наверное, влюблялся, раз тебе аж прям зуб вырывали!.. — улыбнулся папа.

— Да так… — говорю, — ничего… Его-то и не вырвали, конечно… всё равно, но… Но, кажется, всё к тому и шло…

— А… — сказал папа. — Ну, раз не вырывали… Тогда может быть — это ещё и не настоящая любовь была. А только так — влюбленность. — папа любит шутить. Особенно когда не кстати. — У меня-то, вон — видел, сколько коронок стоит?.. Так это, уж потому что я твою маму по настоящему люблю!..

Ну, вобщем… уж не знаю, что и как мой папа понял — но папа, похоже понял, хоть в общих чертах, и осознал, что я уже хлебнул достаточно в своей жизни неразделанной любви.

13 ноября.

Сегодня… Сегодня случилось нечто, дорогие потомки!.. Я сегодня опять встретил Аню. И она даже совсем не сердится. Потому что меня не очень помнит. Ну и… Так оказалось, что её мама саму не пустила в тот день, потому что был дождь. Но это потом выяснилось… А сначала — я просто выглянул из окна, и смотрю: она!.. Явно она, потому что кроме неё никто так, совсем в одиночку, не скачет по площадке. А на площадке — только она и мама. И она скачет… И я понял, что это она. И побыстрее схватил со стола свой парусник по имени Анна — а это я так решил сделать себе коллекцию парусников и первый из них — наречь Анна. Он был очень красивый парусник: из коробки из-под сыра. Ведь я недавно прочитал книжку про путешествия. И в ней очень много чего, прям про меня было написано. А я уже говорил, что люблю я такие книжки — где про меня. И вот, я там столько много всяких морских терминов не понимал, что просто сразу же решил, что я в них во всех теперь буду знаток, и даже куча кораблей у меня по комнате будет расставлено. Как у любого знатока. Вот, как ещё мама мне сможет отдать коробку какую-нибудь из-под другого сыра, или творога, так я себе ещё сразу и сделаю. И вот я побежал во двор. И во мне аж всё сердце забилось от счастья, пока я свой лифт ждал!.. И я бегом выбежал из лифта и побыстрее побежал к выходу из подъезда… Но когда открыл дверь, так сразу же притормозил и стал ме-еедленно подходить к площадке, даже и не глядя, как бы, на неё… А потом ещё остановился на пол пути и поднял высоко кораблик и посмотрел на него внимательно, оглядел его, и так и продолжал идти, глядя только на него аж до самой площадки. И даже немного споткнулся. И чуть не упал. Но всё равно продолжал смотреть только на свой кораблик, делая вид такой, что будто мне всё вокруг безразлично… А ведь на самом-то деле-то очень даже и различно. И иду я так дальше, а сам слышу — она у мамы спрашивает уже: — "Мам, а можно я с этим мальчиком познакомлюсь?"

Ну, вот те раз, думаю!.. Я ей тут такой вид себя показываю… А она уже тут хочет еще с мальчиком каким-то знакомиться пред моими глазами!.. Предательница ещё!.. Ну, я вскипел внутренне, глаза поднимаю возмущенно так, а она тут уже — стоит, глазами мне хлопает и говорит:

— Мальчик, а тебя как зовут?..

Я думаю — ну и зачем я себе футболку новую надел?.. У ней, видимо, память на лица не очень… А я тут весь в одежду новую вырядился!.. Как франт какой. Забыто всё, что было между нас!..

Ну, я уж думаю, ну надо ей хоть как-то намекнуть.

— А-аа!.. Это ты… — я сделал вид так, что будто её только увидел. — Ах, да… Помню, помню. Мы здесь с тобой играли… Как-то раз. — а она смотрит большими глазами своими… Ну я и дальше говорю, — Ты… Вроде… Аня, да?.. Если не ошибаюсь? А ты ещё на следующий день прийти обещала… А там был дождь… Дождь…

— А… — говорит. — А, это ты?.. Да, я… вспоминаю. А меня мама тогда погулять не вела, потому что дождик. И я не тут была. Да…

"Ну, фух! — думаю, — Теперь уж хоть помнит, что я такой существую!.. А то и не поймёшь ведь — как с ней и говорить-то теперь уже…"

Я говорю:

— Уж думал — больше тебя не увижу.

Так один дяденька в ещё одном мамином сериале однажды говорил. — Ты, кажется, помолодела с нашей последней встречи… — и это тоже из сериала.

Аня раскрыла глаза широко, широко. От удивления видимо. Уж куда же ей ещё молодеть-то, действительно?!. Она бы, наверное, ещё и не хотела бы, чтоб кто-то её считал младше — четырехлетней дошкольницей, там, несмышленной какой-то!.. Что я говорю?!. Но это ничего — с такими глазами она ещё только красивее.

— Это у мамы новый крем такой… Она на лицо мне мазала, когда я обгорела… — поспешила оправдаться моя Аня.

— Ясно… — говорю… И сам замялся. — Понапридумывают сейчас всякой косметики… Что мать родная не узнает!.. — и я