— Чё у нас там, Бенни? — громыхнул он, входя в строение.

— Чудо на верёвочке, Шеф.

— Висит?

— Не тока.

— Винегретное убийство? — спросил Блинк, топоча по коридору за Бенни. — Что ещё?

— Головняк.

— Простреленный висок, а?

— Кухня, Шеф. Яд в насосе, говорит судмедэксперт. И мёртв совсем недавно — тело ищё дымится.

Потерявший пульс был подвешен за шею на крючке от лампы, изрешеченный девятимиллиметровыми пулями.

— Чё за пушка была? Так сказать, интересно.

— Автоматический пистолет «Стейр», Шеф.

— Злобная пушка. Этим «автоматический» ты всё сказал, а? Баллистики его забрали?

— Нет, Шеф, вот он. — Бенни ткнул в пистолет на треноге в пяти футах от тела, кусок верёвки привязан к спусковому крючку. Другой кусок, покороче, свешивался с уха жертвы. — Семь патронов в магазине на пятнадцать. На стене наверху — крючок. Похоже, он протянул верёвку так, чтобы пушка стала стрелять, когда он упадёт. Верёвка порвалась, но к тому моменту он словил половину боезапаса.

— Придержи пока лошадей, Бенни, — сказал Шеф, раскуривая «Хинденберг». — Не признал нашу мясную куклу? Это Фраф Каргилл. У Фрафа было много недостатков, — но уж трупом он никак не был.

— Точно, он вам нравился из-за того взлома конфетной фабрики, когда он всё сожрал. — Маньяк секретности, известный триангуляцией священных углов крыши конуры Снуппи, Фраф обвинил Блинка во взломе, поскуливая о преследованиях. Свидетель утверждал, что видел там Блинка, но замеченную фигуру официально объявили метеозондом. — Правда, судмеды считают, что дело нашего мальчика открыто и закрыто.

— Судмеды пидарасы. Помнишь убийство Харли? Мы пришли на место преступления, а они там лежали, рисовали кровью ангелов? Я подозреваю, что тут наверняка убийство. А теперь давай из-под выверта посмотрим на улики, которые они решили проигнорировать. Изюминка на конторке, для разогрева.

— Кончайте, Шеф, — вы меня убиваете. Блинк посмотрел на Бенни со спокойным, расслабленным видом.

— О как, зацените. Танкист сомневается в моей искренности. Ладно, давай перепроверять. Помнишь того аутоэротического висельника пару лет назад? Лучший апельсин, какой я пробовал. Ну, коронер сказал, что труп умирал несколько минут, — а вдруг Фраф пытался оставить указание на личность убийцы.

— Шеф, я…

— Не перебивай, Бенни, или я дам тебе по жопе. И в результате ты не сможешь…? Не сможешь…?

— Сесть?

— В чёртову точку. А теперь давай положим изюмину в воду, чтобы она обратно стала виноградиной — может, на ней нацарапано послание.

Через время Бенни задрал нос перед стаканом воды, в котором болталась чёрная виноградина.

— Пусто, Шеф.

— Бенни, я схожу с ума, или вода окрасилась?

— И то, и то.

— Наверно, ты смыл послание, бросив его в воду, — хороший ход, танкист.

— Шеф, вы меня раздавили.

— А? — Блинк прервался, чтобы съесть виноградину и запить водой из стакана. — Этот парень нацарапал имя убийцы на удобной и угодной поверхности, а ты смыл его, как реестр виновных. Всё, что мы выяснили, — это очень короткое имя.

— Я пытаюсь вам сказать, Шеф, что он оставил предсмертную записку на столе, под вафельницей.

Бенни передал ему лист бумаги со словами, написанными чернилами: «Блинк отвергает мотивацию, пытает псов и избегает ответственности. Поможет ли мой конец?»

— Вафельница, а? Вот эта?

— Почерк совпадает, Шеф.

— Я и не сомневался, Бенни. Умно. Очень умно.

— Чё вы имеете в виду?

— Каргилл был маньяком конспирации, правильно? Из тех, кто находит послания в Билле о Правах? В этой так называемой предсмертной записке двенадцать слов. И дырок в вафельнице столько же. Впиши слова в такой же узор, как на этой сетке — четыре строки по три слова. Вполне себе сообщение.

— Не врубаюсь, Шеф.

— Ладно, Бенни, — если это твоё настоящее имя — зацени образец на трупе. — Он махнул сигарой за плечо. — Восемь — посчитай их — восемь пуль, всё сказано. Если у тебя есть уши, чтобы слышать. Знаешь, танкист, он закодировал информацию в собственных смертельных ранах.

— Да, трудно разжевать, Шеф, — сказал Бенни, наморщив лоб и широко ухмыльнувшись.

— Разве? Представь всю картину, Бенни. Человека заставили под дулом пистолета написать собственную записку самоубийцы и свалить на меня вину. Ему приходит мысль, что если уж приходится умирать, то можно всё сделать правильно, в его стиле, чтобы не вызвать подозрений. И убийца попался. Так что Мистер Индивидуальность выбирает этот порядок слов, ставит сверху вафельницу, вроде как пресс-папье. Потом убийца вешает его, травит и расстреливает из пистолета-пулемёта. Знаю, что ты скажешь, Бенни, — зачем он продолжал стрелять из пистолета, — ожидая, вдруг раздастся новая нота? Нет. Фраф вывел его из себя, назвал его всеми именами, какие смог выговорить, вынудил выпустить половину обоймы и оставить тело в таком виде, каким мы его сейчас видим, увечные красные сельди и все дела.

— Вы не можете знать это, Шеф.

— Я могу знать что хочу, танкист. — Блинк указал на фиолетовое лицо жертвы. — Каргилл это понимал. К вопросу о красных сельдях, Бенни, есть ли у рыбы веки? Я к тому, представь, там плавает детрит, всякая фигня, им, наверно, хочется моргнуть восемьдесят раз в минуту. Или уснуть, во имя Бога.

— Я слышал, что акулы падают на дно моря, если перестают двигаться, Шеф. Сердце тут же останавливается. Ни независимой сердечной активности. Ни плавательного пузыря.

— Ни век. Думаю, ты обязан оценить, чем тебя благословила природа, танкист.

Блинк сел к столику, взял записку и карандашом переписал слова в форме три на четыре.

— Подтаскивай кресло, Бенни, — будем решать головоломку. Что же Фраф Каргилл пытался сообщить миру?

— Вы меня дорезаете, Шеф, — хихикнул Бенни, качая головой, прижужжал на кресле и сел.

— Восемь стреляных патронов, семь нестреляных, восемь поделить на семь и округлить чуток — будет один. Слово один, слово семь, слово восемь. «Блинк избегает ответственности». Примитивный заход, давай попробуем серьёзно. Три цифры. Восемь патронов — восемь разделим на три цифры, ну, пусть будет один, пять, два. «Блинк преследует изгоев». Не то. Восемь и семь раз три, минус восемь, поделим на тройки, может, двенадцать, десять, семь, восемь, один — «Помогите моим уткам — обвините Блинка». Бенни, пока разогреваемся. Восемь плюс семь — пятнадцать, у нас три цифры, так что минус три — двенадцать, один, четыре и семь будет «Блинк пытает уток». Боже всемогущий — брось-ка мне кость, танкист.

«Мои утки обвиняют Блинка».

«Помогите прекратить мои мучения. Обвините Блинка».