Договорились, что тряпки, как называла накидушки Наташа, будут снимать на праздники, выходные и когда ждут гостей.

Но праздники случались нечасто, гости приходили еще реже, а на выходные мама хитрила и снимать забывала.

Бедная мама, мамочка! Как мало тебе выпало радостей! И как много горя… Может, мама права – это и есть настоящая жизнь? Жизнь, состоящая из будней, а не из праздников?

Судьба тетки Марины, мамы, Таньки и всех женщин слободки – как под копирку. Выходит, и у Наташи будет такая судьба. И ничего не попишешь, значит, правда, так написано на роду. И она не Людка, чтобы что-то изменить. Впрочем, так, как Людка, она и не хочет.

Через две недели в Труфановке Наташе стало скучно и, оставив на тетку Марину сестру и племянника, она уехала в Москву. Но и в Москве было грустно – Чингиза там не было, и город без него казался чужим и недобрым.

Но долго грустить не пришлось. Через три дня позвонила Людка и страшным, зловещим шепотом приказала Наташе немедленно – слышишь, немедленно! – ехать на Пресню.

– Бери тачку, я оплачу, – шипела Людка, – так будет быстрее.

На резонный вопрос, что случилось и почему такая срочность, Людка ответила:

– Приедешь – увидишь! – И шваркнула трубку.

Ехать было совсем неохота. Наташа распланировала свой день: к соседке Тамаре постричься, потом погладить летние вещи, сварить что-нибудь на обед – вдруг захотелось холодных зеленых щей со сметаной, – а потом позволить себе погрустить в тишине и одиночестве, которого она всегда была лишена.

Но нет, не получилось. Наспех одевшись, выскочила на улицу. Наудачу такси, редкую птицу в слободке, поймала мгновенно.

Людка открыла с выпученными глазами и со страшным, зверским, перекошенным лицом втащила Наташу за шкирку в квартиру.

– Иди на кухню! – велела она.

На столе стояли немытая кофейная чашка и большая хрустальная пепельница, переполненная окурками. Окно было закрыто, и под потолком висело плотное облако табачного дыма.

Людка плюхнулась на табуретку и закурила.

Поморщившись, Наташа открыла окно.

– Да что случилось? – решила внести ясность она. – Что за срочность такая?

Людка в упор уставилась на нее, словно о чем-то раздумывая. И наконец кивнула на закрытую дверь комнаты.

– Знаешь, что там? – спросила она.

Наташе вдруг стало страшно, и от страха она неловко пошутила:

– Труп, что ли? Убила кого?

– Труп. Только он сам, понимаешь? Я тут ни при чем!

– Кто сам? – еле выговорила Наташа.

– Кто, кто? – разозлилась Людка. – Пупс, кто же еще? Пришел, пожрал, выпил, лег и помер! Захрипел, как конь, и тут же отошел, понимаешь? В секунду! Я прям… Ой, что говорить! – Людка махнула рукой. – Обделалась прям! Еле до сортира добежала! Да еще и блеванула со страху.

– Он умер? – одними губами проговорила Наташа. – Ты в этом уверена?

– Пойдем! – гаркнула Людка, схватив подругу за руку.

Наташа, упираясь изо всех сил, в ужасе зашептала:

– Нет, нет, я не пойду! Боюсь! Не пойду – и все, слышишь? И отпусти, мне больно!

– Хороша подруга! – с негодованием воскликнула Людка. – Мне что, всё одной?

– Что – всё? – онемела от страха Наташа.

Но Людка уже тащила ее по узенькому коридору.

На шикарной кровати «Людовик Четырнадцатый», раскинув огромные, волосатые руки, лежал определенно мертвый человек. Откинутая голова с блестящей проплешиной была повернута набок, но лицо, искаженное гримасой боли и удивления, было отлично видно: полуоткрытые выпуклые глаза, немного скошенный, крупный нос и раскрытый, полный золотых коронок синеватый губастый рот.

Мужчина был голым, но, по счастью, ниже пупка закрыт простыней, из-под которой высовывались правый бок и темная от волос нога.

На шее блестела широкая золотая цепь с крупным кулоном, на руке под светом хрустальной люстры поблескивали массивные золотые часы, а на безымянном пальце с бледным широким ногтем виднелось огромное золотое кольцо с прозрачным и крупным камнем.

– Божечки мои, – прошептала Наташа. – Какой ужас, Людка! Ты вызвала «Скорую»? И милицию надо, наверное?

– Идиотка! – зашипела Людка. – Какая милиция? Ты что, хочешь, чтобы меня посадили?

– За что? – удивленно спросила Наташа. – Ты же сказала, он сам…

– Идиотка! – с удовольствием повторила Людка. – Конечно же, сам! Не я же его… У нас даже ничего не было! Не успели! Но милиция, «Скорая» – нет! Ты только представь: следствие, допрос. Будут допытываться, кто я ему. Жена узнает, дети. Мне это надо?

– А что же делать? – беспомощно пробормотала Наташа. – Нельзя же оставить вот так!

– Слушай меня, – сурово проговорила Людка. – Сейчас все соберем, и тю-тю! Меня здесь никто не знает, чай я ни с кем не пила и дружбы не заводила. Все соберем, погрузим в машину – и поминай, как звали!

– Но сбежать как-то… не по-человечески, Люд, – тихо сказала Наташа.

Людка посмотрела на нее, как на умалишенную.

– Я тебя для чего позвала? Для помощи, понимаешь? Я попала в ужасную ситуацию, а ты мне тут лекции будешь читать? Делай, что я говорю, и молчи ради бога! Я и так на грани истерики – такое пережить! А тут еще ты, моралистка!

Стараясь не смотреть на кровать с мертвецом, Наташа принялась помогать.

В сумки, пакеты и чемоданы пихали наряды и обувь, магнитофон и духи, косметику и постельное белье, блоки красно-белых импортных сигарет и бутылки с напитками, каких Наташа раньше и не видывала. Махровые мягчайшие полотенца, хрустальные фужеры и коробки конфет. Потом Людка стала опорожнять холодильник. В сумку полетели палки колбасы и упаковки сыра, бряцнули банки с икрой и ветчиной, банки с кофе.

– Может, не надо? – осторожно спросила Наташа. – Как-то совсем некрасиво.

– Ты опять за свое? – обиделась Людка. – Что некрасиво? Ему-то уже все равно, а мне надо жить! А на что – ты не скажешь? Да и вообще, чего добру пропадать? Все равно все стащат – менты, врачи, соседи! Дура ты, Репкина! Все, заткнись, уже недолго осталось!

Запыхавшись, сели. Людка закурила.

– И что дальше? – спросила Наташа. – Ты представляешь, что с ним будет через два дня?

– Я все продумала. Дверь оставим открытой. Ну приоткрытой! Соседи и сунутся. А дальше – «Скорая», менты. Все будет понятно – хата для телок. По паспорту установят имя, фамилию, место прописки. Сообщат семье. Не боись, все будет нормально! А мы с тобой, – озабоченно вздохнув, Людка оглядела деловым взглядом кухню, – проверим, что и как, и – вперед! Сбегаешь за машиной?

Наташа нерешительно кивнула. Людкин напор ее всегда парализовывал. А уж сегодня тем более.