животными и их кормление — максимально благоприятные, в полную меру возможного, ресурсы делились практически пополам с хозяином. Без домашнего скота нашему крестьянину нельзя было выжить. Как и домашним животным без хозяина. Создавались условия с полным учетом требований каждого животного. Все в одной ограде и хозяин рядом. У каждого свое имя. По существу одна семья. Но глава — хозяин — крестьянин.

В пору моды на интенсификацию и соответствующие целевые программы (как обычно с громким и длинным названием) в начале 80х годов была реализована целевая научно обоснованная программа «Романовская овца». Этих овец свезли в двухэтажные современные, бетонные сооружения со всеми удобствами, где они и погибли вскорости. Эксперименты с животными (как и с людьми) очень опасны, а необдуманные и непроверенные — смерти подобны.

Организация сельскохозяйственного производства вообще требует выверенного прогнозирования, учета всего опыта, нажитого нашими предками. К тому же природа все время изменяется, нет двух одинаковых лет. Есть только в чем-то похожие. Поэтому для составления прогноза на несколько лет вперед нужен громадный интеллект, проще говоря, ум со специфическими особенностями и жизненным опытом. Иначе разорение и дальняя дорога… на пополнение пролетариата, у которого риска нет. Сказали — сделал — получил — съел, дальше опять ждать, что прикажут.

Любое дело, особенно с выходом на рынок, то есть товарное производство организуется в соответствии с имеющимися транспортными возможностями. Зачем производить, если не увезешь. В прошлое время транспортировка крестьянской продукции осуществлялась лошадьми, «бензином» для которых был овес. Поэтому большие площади и занимала эта культура. Максимум расстояния при таком транспорте — до речного порта или железнодорожной станции. В тех условиях не было возможности доставлять скоропортящуюся продукцию (молоко, мясо и т. д.) в непереработанном виде. Поэтому продукция обрабатывалась на месте.

В советское время гужевой транспорт, для которого качество дорог не было определяющим фактором, прекратил свое существование. Для современного транспорта обязательна современная дорожная сеть. Наше военизированное машиностроение попутно снабдило автомобилями и тракторами и сельское хозяйство. Построены были и прямые автострады, также с учетом в основном военных интересов. Но деревни и сельхозпредприятия так и не были подключены к ним. Какие-нибудь 15–30 км грунтовых отрезков делали производство сельхозпродукции неэффективным. В весеннюю и осеннюю распутицу возить молоко и другую скоропортящуюся продукцию — пример антиэкономики.

Хочу рассказать еще, как умно наши крестьяне решали вопросы переправы через нашу реку Пижма. Для использования пойменных богатств и заречных лесов, для езды летом на ближайший базар в село-городишко Арбаж, ближайший порт на Вятке Сорвижи и ближайшую (120 км) железнодорожную станцию Котельнич была необходима переправа.

Строительство постоянного моста потребовало бы проложить также дамбу длиной не менее 3 км, разрушило бы уникальную природную среду и стоило бы огромных затрат с неизвестным сроком окупаемости. Река-то летом небольшая, местами ширина не более 50 м, да разливалась весной широко, бурно и своенравно. Так вот каждой весной — в начале лета ставились лавы (мост) в одном и том же самом удобном месте. Рядом, на незатопляемой гриве хранились зимой материалы разобранных поздней осенью лав. Затраты на установку лав были небольшие. Работало обычно 6–8 мужиков в течение 2-3х недель. Технология работ передавалась из поколения в поколение. Запомнилось мне, как мужики орали с матерком свою «дубинушку», забивая тяжеленной дубовой «бабой» сваи в дно реки. К началу июня обычно лавы были уже готовы. Они, выдерживая вереницу конских повозок с грузом, проходящее стадо коров, грузовую небольшую автомашину («полуторку»), полностью удовлетворяли тогдашним потребностям нашей и ближайших деревень, абсолютно вписываясь в природную среду.

Да, вспомнилось еще вот что. Период, пока лавы еще не поставлены, мы — ребятня эффективно использовали для зарабатывания денег, перевозя весной через реку на лодке жителей чужих деревень, шедших на базар в Арбаж или обратно с базара. А иначе на какие деньги мы б ходили в кино, единственное «высококультурное» мероприятие в деревне без радио и электричества?

Многие говорили (да и сейчас говорят ученые марксистско-ленинского толка) о необычайно развитой коллективности русского народа и особенно крестьянства, его общинности как национальной особенности. Кстати, община была у всех народов, но только на первобытной стадии их развития (ну, как скажите, можно было убить мамонта каменными орудиями в одиночку).

У нас эта первобытность задержалась не из-за климатических условий (в Финляндии условия не менее суровые, но община благополучно прекратила свое существование в начале ХVIII века по решению их правящей элиты, понявшей, что она сдерживает экономическое развитие страны). И не из-за генетических особенностей российского крестьянства, а из-за особенностей нашей правящей элиты, которой показалось удобной эта первобытная реформа для управления жестоко закрепощенным своим «простым» народом. И они продлили ее существование до конца ХХ века.

Много говорят о «помочах». Да, при крестьянствовании без «помочи» не обойтись. Я видел их и участвовал в них. Объединялись строго по выбору. У «Емелей» на генетическом уровне заложено желание при любой работе «немного вздремнуть», вилы воткнув в общий пласт и картинно кряхтя при этом. Их знали (отметина на таких семьях сохранялась длительно), и с ними никто не объединялся и в их «помочи» не нуждался. А если уж объединялись поневоле, то учет общества, артели был жесткий и нелицеприятный.

Например, такая работа как сенокос, когда надо быстро из-за опасности дождя скосить, сгрести и, главное, застоговать большое количество сена (в малой копне сено промокнет и испортится). Заинтересованность в эффективности этой работы оставалась и в комсоветское время. Сено государство не отбирало, его потом делили в соответствии с вкладом труда на его заготовку. Каждая бригада делилась на 2 группы, чтоб численность была оптимальной для осуществления этих работ — не больше и не меньше. Чтоб не было сговора, каждый год по-разному: то по сторонам улицы, то — по концам. Каждый год в группе разные люди и другие групповоды. Должность групповода (ведущего группы, а не рукамиводителя) была очень важной. Он и организовывал работу и учитывал вклад работающих (одновременно работая и физически наравне со всеми!). Выборы групповода и его доклад по окончании кампании обсуждался на групповом собрании. Более глубокого, обстоятельного и заинтересованного собрания я в жизни своей не знал! При оценке вклада каждого участника работ учитывалась ширина покосева, занимаемое место в ряду косцов (первый — лучший, последний — самый слабый по скорости кошения). Также оценивались и другие работы. Ежегодно менялись для бригад и групп и отводимые площади лугов, ибо равнозначных по качеству лугов не было. Такая организация комплексных работ была полностью справедливой: не лишая возможности своим трудом зарабатывать больше, исключала «езду в рай на чужом горбу».

Групповодами