— Это точно не он, не сходится по времени! — кричит Хан. — За пять часов до того он был за шестьсот километров оттуда, покупал коленвал и уплотнительные… муфты, или я не знаю что еще, для своей чёртовой машины для изнасилований. — Из-за шума от постройки печально известной машины для изнасилований соседи Видкуна Хирда однажды вызвали полицию, и это стало для него началом конца.

Но всё же Хан поворачивается к агенту Международной полиции и испытующе смотрит ему в глаза:

— Тереш. Ты должен открыть эту папку. Продолжить расследование. Он откуда-то об этом узнал, и это единственная наша зацепка помимо тех писем. Ты должен это сделать.

— Ты не представляешь, насколько всё плохо. Сейчас худшее время, чтобы раскапывать старые дела. Поддержки от Му́нди больше нет, все на грани войны. Неизвестно, например, существует ли еще Ораньенре́йк. Меня уволят, если я снова в это полезу…

— Нет, Тереш, не может быть, чтобы вообще ничего нельзя было сделать! — сердится Йеспер; угроза мировой войны его не слишком волнует. — Вы ведь этим занимаетесь, это ваша работа. Так сделай это!

— Тихо, погоди! Конечно, я возьмусь. Я догадался, в чём дело, еще когда ты пригласил меня на встречу одноклассников. Ты же не думаешь, будто я правда поверил, что тебя одолела ностальгия? Я и так постоянно открываю эту папку, ты сам знаешь, она у меня не закрывается. Будем надеяться, что местная полиция нам не помешает. Конечно, они терпеть не могут международников. Но мало кто удосуживается проверить наши документы для допросов.

Хан хитро улыбается.

— Документы для допросов? Так ты все-таки едешь туда, в Кронштадт?

— Завтра.

— Приятно знать, что ты всё еще крут, Тереш.

Йеспер тоже улыбается, ему теперь неловко за раскрасневшиеся щеки и приказной тон.

— Круче некуда! Рад, что нашел что-то полезное.

Тереш соглашается:

— Очень полезное. Двадцать лет. Обычно через столько времени никакой надежды уже не остается.

— Выходит, надежда есть? — Йеспер задумчиво склоняет голову, всё еще слишком большую для его плеч.

— Да. Ты молодец, Йеспер. Отличная работа.

— Счет! — дизайнер интерьеров, который уже два года как отошел от дел, подзывает официанта, щелкая пальцами и указывая на стол. По вечерам ему хуже всего. Но сегодня всё по-другому. Этим вечером Йеспер может позволить себе конфеток. Маленьких дурацких конфеток. За окнами куба наступает ночь, и в ее темноте всё становится возможным. Даже то, что где-то в потайном закоулке этого мира, под вечным льдом озера Восток или в пустыне Эрг, где сгинул без следа Рамут Карзай, или глубоко в Легких Граада — где-то там еще можно их отыскать. Такими, какими они были тогда — детьми. И так снова стать ребенком самому. За облаками у подножия Корпус Мунди — стоит лишь отодвинуть завесу из крохотных капель воды, и сможешь до них дотянуться… Как хорошо, что вы не сдались! Все остальные понемногу о нас забывали, холодные звезды зажигались на ночном небе, темно-синий небосвод кружился над нашими головами, но мы знали, что вы всё еще ищете нас.

5. ZA/UM

Анни-Элин Лунд снимает солнцезащитные очки, и ее ослепляет мимолетная вспышка света. Ее радужки мерцают зеленым, желтым и голубым, дымчатые тени на веках переливаются на свету. Анни быстро крутит головой туда-сюда, словно котенок. Солнечный зайчик прыгает с девичьего журнала на песок, с песка на зонт, и девочка гоняется за ним глазами.

— Что они делают? — спрашивает Тереш, сидя на краю обрыва и болтая ногами.

— Не пойму, Молин тоже там. Стои́т…

— Это и я так вижу, что стоит, — нетерпеливо перебивает Хан.

— Стоит и, я должен признать, выглядит весьма недурно в этом купальнике в красный горошек. Раздельном, как обычно, и — о-о! У нее еще… ох, чёрт!

Полуулыбка Молин в бинокле превращается в ухмылку, сверкающую хищными зубами. Она поднимает руку, которой прикрывала от солнца глаза, и с вызовом машет ей над головой. Картинка исчезает, когда Йеспер прячет коварные линзы под живот.

— Ложись, всем лежать!

Хан слышит шум собственной крови в ушах, чувствует, как где-то под мышкой тяжело бьется пульс, а в кожу вонзаются колючки шиповника. Тереш, который просто откинулся на спину, смотрит в бледное июньское небо. В вышине парит в восходящем потоке одинокий орлан-белохвост. Кажется, что птица просто висит в воздухе.

— Хан, смотри, орел!

— Какой еще орел — ай! — Колючки безжалостно напоминают Хану о себе.

— Не дергайся, кусты трясутся, — шипит из середины Йеспер, лежа животом на бинокле.

— Какая разница, трясутся или нет, нас и так заметили. Посмотри лучше, что они делают!

— Сам смотри. — Йеспер сует Хану бинокль.

Куст опять трясется, когда Хан в своей рубашке с короткими рукавами выбирается оттуда. Мальчик поднимается на локти и осторожно подползает к краю с биноклем в руке. Укрывшись за пучком травы, чтобы остаться незамеченным, Хан подносит бинокль к глазам. Он торопливо наводится на цветастый белый зонтик и перемещает взгляд к лежащему на песке покрывалу. Там, к его удивлению, сидит только маленькая Май, которая смотрит куда-то перед собой.

По стеклу Хановых очков сползает капля пота. Предчувствуя плохое, он переводит бинокль всё ближе и ближе к подножию обрыва, пока в каких-то ста метрах прямо в его объективы не заглядывает маленький театральный бинокль. Это Шарлотта, старшая из сестер: она стоит, упершись другой рукой в бедро. Ее каштановые, до плеч, волосы развеваются на ветру. Это прекрасное и ужасающее создание из девятого класса настолько же вне иммигрантской досягаемости Хана, как место в парламенте. И сейчас она так близко, что даже когда она передает бинокль Молин, ее взгляд упирается прямо в бедные глаза Хана. Глаза, которые он теперь скорее прикрывает, чем усиливает своим биноклем.

— Всё пропало, у них тоже есть бинокль, — объявляет Хан на экстренном совещании.

— Так вот почему они вчера показывали друг другу на этот обрыв — знаю, надо было сразу вам сказать…

— Что за чёрт, Тереш? — злится Йеспер. — Выходит, они знали, а теперь из-за тебя мы все попались!

— Ну забыл, извини. Я думал — мало ли, вдруг они смотрят на того орла. У него гнездо прямо здесь, у обрыва…

— Засунь этого орла себе в задницу. — Хан, конечно, тут же прыскает со смеху, а Йеспер продолжает: — Ну всё, теперь нам остается только встать и помахать им в ответ. Я не знаю, что им говорить про этот бинокль. Вообще не знаю.

— Есть идея, — Тереш бесстрашно встает, а Хан в ужасе хватает его за штаны. Но вскоре три тонконогие девчонки, хихикающие на пляже внизу, видят, как рядом с Терешем неловко