что тут творится, я бы не полетел. А тут еще этот чувак».

– Откуда? – проговорил он наконец. – А даже если и так, что с того?

Ухмылка Друа делалась все шире.

– О, я много чего интересненького знаю, мистер Э. Аллен Лиммит, с пылу с жару из Финикса. И у меня достаточно покупателей на мою инфу. Да, копы тут редкие гости, но содержимым твоего чемодана так или иначе кто-нибудь заинтересуется. Наиболее вероятный покупатель – мой старый надежный клиент, доктор Аддер. В таких делах половину цены определяет эффект неожиданности, гм? А его-то ты теперь лишился. В общем, ответь на несколько моих вопросов, и посмотрим, как я сочту нужным тебя отблагодарить, фигурально выражаясь.

– Хорошо, – подумав, сказал Лиммит. – Что ты хочешь узнать?

Друа вытащил блокнотик и ручку.

– Ты гетеросексуален? – спросил он тоном клинициста.

– Да, конечно. – «Наверное, курицы считаются за девок», – подумал он.

– Тебе встречались тут, в ЛА, чиксы, которые были бы похожи на твою маму?

– Что-о? Моя мать мертва.

– Такое впечатление, что нет.

– Странные какие у тебя вопросики, чувак! – взорвался Лиммит. От гнева на абсурдность происходящего ему в лицо бросилась кровь.

Друа терпеливо разложил блокнот на барной стойке.

– Послушай, – сказал он, – мой бизнес – торговля информацией. Я последний из чистых, не замутненных страстями социологов. Я продаю результаты своих изысканий тем, кто предложит наибольшую цену. Мне неплохо живется. Есть люди, которым весьма интересны определенные плоды моих исследований, и в их числе доктор Аддер.

– Доктор Аддер хочет знать, не педик ли я?

– Нет, – ответил Друа тоном констатации факта, снова занося ручку над листком блокнота. – Это для другого заказчика.

– Ну ладно, – сказал Лиммит. – Что еще?

Друа выудил из кармана плаща небольшую колоду карт.

– На этих картах изображены различные типы женщин Лос-Анджелеса. – Он протянул колоду Лиммиту: – Рассортируй их в соответствии с тем, на чьих бедрах ты в наибольшей и в наименьшей степени пожелал бы оказаться, случись тебе совершить в их компании долгое путешествие в поезде.

– Поездов больше нет, – сказал Лиммит.

– Ничего страшного. У некоторых барышень и бедер больше нет.

Лиммит перевернул верхнюю карту, глянул на нее, перевернул обратно и возвратил колоду Друа.

– Ничего страшного, – повторил Друа, внося записи в блокнот. – Твое молчание говорит не меньше, чем любые твои действия.

– Вы тут все реально больные. – Лиммита охватила тоска. Карты напомнили ему про доктора Аддера и дело рук последнего. – Вопросов больше нет? У меня есть дела.

– На этом пока всё.

Лиммит крутанулся на стуле и увидел, что в баре они остались одни. Столики и стулья пустовали, если не считать гор бутылок и стаканов.

– Куда они делись? – спросил он.

Друа махнул ручкой в сторону двери и улицы снаружи.

– Они уже некоторое время как ушли, – сообщил социолог. – Когда начинается ночная проповедь Мокса, сероплащники таскают телевизоры вдоль тротуара. Ты ее пропустил. Если хочешь полюбоваться на старого пердуна, придется дожидаться его проповеди несколько часов. Мессеры бы, конечно, с куда большей охотой тут остались, чем слоняться по улице навьюченными, рискуя угодить снайперу на прицел. Но членам маленького элитного клуба Мокса приходится платить за свои привилегии.

Выйдя из бара, Друа повернулся к Лиммиту.

– Не переживай за свою сделку, – сказал он. – На самом деле я не знаю, что в твоем чемодане. Но не сомневаюсь, что скоро узнаю. Я просто предполагал, что кто-нибудь вроде тебя прилетит, а имя выяснил у Элис, вашей летчицы.

– А кто еще в курсе, что я здесь?

– Никто. По крайней мере, никто из тех, с кем тебе предстоит встретиться. Я мог бы прибегнуть к деньгам, но определенные, скажем так, последовательности событий приносят больше полезной информации, если им позволить вершиться своим чередом.

– Рад, что ты принимаешь так близко к сердцу мои интересы, – сказал Лиммит.

– Наука чужда сочувствия, друг мой. Увидимся.

Он пошел прочь.

На холодке Лиммит протрезвел. Алкоголь выветрился. Он остался стоять посередине улицы, ничуть не приблизившись к своей цели. Перед ним, как и раньше, маячили черные кованые ворота и Интерфейс. «Ну что ж, действуем поэтапно», – подумал он. Страх не покинул его, но в ночи умерло что-то другое. И он чувствовал, как где-то внутри разрастаются ему на смену другие ощущения и среди них – чувство, что время на исходе.

– А твой дружок Лайл нас будет нынче ночью на выходе поджидать? – спросил с ангельской улыбкой доктор Аддер, глянув поверх операционного стола.

– Да, наверняка, – ответил Паццо, с унылым видом калибруя оборудование. «Ненавижу эту часть работенки, – подумал он. – Заключительные фрагменты – когда я уже выжат досуха, а у него близится приход. Мгновения его дикой радости. Особенно после того, как он надрал задницу Романце, а потом удостоился даже более обстоятельной, нежели обычно, головомойки от Мокса по телевизору. Двойственности, двойственности», – говорил себе Паццо.

– Не знаю, что ты нашел в этом малыше, – отсутствующим тоном пробормотал себе под нос Аддер и начал кропотливо разглаживать жужжащим стальным инструментом хирургические швы в промежности женщины, чье тело было распростерто на столе подобно парящему орлу викингов. Сложнейшие трансформации, которые претерпела плоть беспамятной девушки, слагались в причудливое подобие восстановленной девственности. – Ну, о вкусах, надо полагать, не спорят.

Паццо отметил, что руки Аддера положили инструмент на стол, и поднял голову, взглянуть в его заинтересованное, возбужденно-пытливое лицо.

– Я прав? – проговорил Аддер лукаво. – О вкусах не спорят?

Паццо почувствовал, что ему кровь бросилась в щеки, и ничего не ответил, но выдержал спокойный взгляд Аддера.

– Интересно, какие вкусы у малыша Лайла? – продолжал размышлять вслух Аддер. – Наверное, смазка K-Y, но если его родители воспитали в достаточно старомодном духе, то смегма и все такое. Не пробовал подсластить впечатления своему сладенькому?

– Заткнись, – бросил Паццо. – Знаю я тебя, доктора Аддера, последнего гомодевственника на планете. Думаешь, ты вправе этим гордиться, угу?

– А ты последний, кому стоило бы сейчас стыдиться. Не так много вас, любителей сладенького, осталось. Как хорошо, что я не гей.

– Завали матюгальник.

С изумившим Паццо проворством Аддер перемахнул через стол, на котором лежало тело девушки, сбил ассистента с ног и утвердился коленями на его груди.

– Ах ты пидор гнойный, – протянул он с дружелюбной улыбкой и угрожающим жестом приблизил к лицу Паццо лезвие скальпеля.

– Господи, – Паццо попытался отстраниться. – Ты сдурел? Чем ты нынче ночью накачался?

Аддер отшвырнул скальпель и поднялся.

– Пустое, – ответил он с почти детской обидой в голосе. – Просто адреналин зашкаливает, и не более. Сам знаешь.

Паццо привстал, хватая грудью воздух, потом кивнул.

– Ага, – выговорил он, – знаю.

«Я ведь просто хотел его поддразнить, – подумал он. – Чтоб он