Таким образом, имеются серьезные доводы против того, что я собираюсь сделать. Болезнь и смерть — самые очевидные из них. Однако меня больше всего беспокоит то, что мои действия могут поощрять Аглиетти (который кажется весьма приятным человеком) и ему подобных. Я не уверен, что эти люди заслуживают большего внимания, чем они уже получили. С другой стороны, самозаражение анкилостомой превратилось в своего рода нелегальный путь, открывающий перед многими безнадежно больными людьми возможность получить нетрадиционное лечение. Я хочу понять, через что проходят такие люди и как это работает.

В связи с этим следует упомянуть и доводы за: я слышал фантастические истории о случаях ремиссии от людей, которые уже прошли этот путь. Некоторые из этих случаев я могу подтвердить, многие другие — нет. Тем не менее нет ничего лучше, чем собственными глазами увидеть решение вопросов такого рода. Есть также много других потенциальных преимуществ: больше никакого беспокойства по поводу арахиса, никаких хрипов, никакой сенной лихорадки, никакого опухания глаз, когда на колени запрыгивает кошка. Если бы у меня на голове появилась шевелюра, это было бы дополнительным бонусом. Но самое важное то, что успех этого эксперимента указал бы путь к «священному Граалю» профилактики — не для меня, а для моих детей.

Мы проходим через еще одну вращающуюся дверь (странным образом напоминающую турникеты в нью-йоркском метро от пола до потолка, которые невозможно перепрыгнуть) и вдруг оказываемся в Мексике на маленькой площади с фонтаном. Здесь нет магазинов американских торговых сетей, только местные лавочки с красочными вывесками. К нам подъезжает на автомобиле дружелюбный молодой человек с густыми черными бровями и обработанными гелем волосами, зачесанными в виде шипов. Он отвозит нас в район близ океана. Мы останавливаемся у здания с мексиканским флагом, свисающим с балкона на втором этаже. На здании табличка с надписью Unidad de medicina holística — «Кабинет холистической медицины».

Пока Аглиетти общается с врачами наверху, наш водитель Андрес (сын врача) рассказывает, что ему двадцать лет и что он только что поступил в медицинскую школу. Андрес прибавляет, что несколько лет назад вынужден был прекратить заниматься спортом из-за астмы, которой страдает всю жизнь. Несколько лет назад Андрес заразил себя анкилостомой и теперь чувствует себя намного лучше. Он снова начал играть в футбол.

Возвращается Аглиетти и говорит мне, что врач готов. Я иду за ним в чистый просторный кабинет на втором этаже. На спинке стула висит футболка с надписью Say hello to my little friends («Поздоровайся с моими маленькими друзьями») над изображением раскрытой ротовой капсулы анкилостомы — четыре плоских зубца вверху и едва заметные вмятины там, где должны быть глаза. Четыре «зуба» говорят о том, что это анкилостома двенадцатиперстной кишки (Ancylostoma duodenale), которую обычно считают более патогенной, чем некатор американский (Necator americanus), — именно его я должен сегодня получить. У некатора только два зубца более квадратной формы, которые выглядят почему-то не столь зловещими.

В кабинет заходит доктор Хорхе Лламас, одетый в черные брюки, пиджак и поношенные черные лоферы. Люди, которые уже прошли этот путь, отзывались о нем с искренней симпатией, и я понимаю почему: он добродушен и дружелюбен, это успокаивает и подбадривает.

«Мы оторваны от природы, — говорит мне доктор Лламас. — И это вредит нам». Он рассказывает историю об одной американке, которая некоторое время жила в Акапулько, а затем вернулась в США и обнаружила, что заразилась паразитами. После выведения паразитов у нее совершенно неожиданно обнаружили болезнь Крона. Доктор Лламас упоминает также о том, что, когда в детстве он жил в Гвадалахаре, отец часто водил его на пляж, где тучи москитов пили его кровь. «Это укрепило мою иммунную систему», — говорит доктор. У него никогда не было аллергии. Доктор Лламас выступает против современной одержимости чистотой. Он утверждает, что все бездумно следуют примеру США, получая при этом распространенные в США болезни. «Нам нужно остановиться и подумать».

Доктор Лламас заканчивает холистические врачебные разглагольствования и переходит к моей истории болезни. Просыпаетесь ли вы по ночам? (Да.) Сколько раз и что происходит в таких случаях? (Я снова засыпаю.) Просто засыпаете? (Да.) Как часто вы делаете физические упражнения? (Три раза в неделю.) Какую религию вы исповедуете? (Никакую.)

«Должно быть, вы ведете уединенный образ жизни», — говорит доктор Лламас и отмечает что-то в моей карте. Он начинает рассказывать об «известных» эмоциональных состояниях, связанных с астмой и алопецией, таких как стресс и депрессия соответственно. «Мы сами создаем свою реальность, — говорит доктор в какой-то момент. — Мы создаем эту реальность прямо сейчас».

По мере погружения в то, что (я абсолютно в этом уверен) является псевдонаукой, я все больше прихожу в замешательство. Я приехал сюда, чтобы заразиться паразитами, а это само по себе можно считать самым глупым из всего, что я когда-либо делал. Однако этот эксперимент предназначен для изучения того, что я считаю универсальными принципами системной биологии, — взаимосвязей, которые формировались на протяжении невообразимо длинных периодов коэволюции. Мой эксперимент — не трюк. Я пытаюсь вернуть беседу в нужное русло и прошу доктора предоставить мне результаты анализа крови Аглиетти. Мне не удалось найти никаких свидетельств того, что анкилостомы могут переносить вирусы от человека к человеку, однако они рождаются в виде яиц в экскрементах одного человека, а после превращения в личинок и проникновения в кожу поступают прямо в кровоток другого человека. Принцип предосторожности вполне уместен при таких обстоятельствах.

Вскоре мы просматриваем результаты анализов за год или два. Я убеждаюсь в том, что у Аглиетти нет самых страшных вирусов (таких, как ВИЧ, цитомегаловирус, вирус гепатита), а также кишечной угрицы (Strongyloides stercoralis) — ужасного паразита, единственного среди всех передающихся через почву гельминтов, который способен размножаться в организме хозяина. Я удовлетворен, насколько это возможно.

— Вы волнуетесь? — спрашивает Лламас.

— Разве я выгляжу взволнованным?

Он пожимает плечами.

— Немного.

Мы переходим в помещение, расположенное в задней части здания. Аглиетти одет в легкий медицинский халат с надписью Worm Terapy («Гельминтотерапия»), вышитой с правой стороны в районе груди. Он улыбается и выглядит воодушевленным. Доктор Лламас пипеткой набирает из мензурки воду, которая, надо полагать, содержит личинки анкилостомы, и выдавливает эту жидкость на абсорбирующий бинт. Учитывая то, что я вполне здоров, Аглиетти и Лламас порекомендовали мне ввести тридцать гельминтов, а не двадцать или двадцать пять, как я предполагал.

Мне накладывают повязку. Минуту спустя у меня появляется ощущение щекотки, зуда, почти жжения — как будто я слегка обжегся крапивой. Это микроскопические личинки прорываются сквозь мою кожу. Когда еще никто не знал, что такое ощущение вызывает паразит, этот характерный зуд заработал дурную славу во всем мире, получив такие названия, как «земляной зуд», «зуд рудокопов», «водяная оспа» и более поэтичное «ядовитая роса». Сегодня ученые знают, что личинки анкилостомы оставляют в коже человека свою внешнюю оболочку, сбрасывая ее как носок. Иммунная система оказывает жесткое сопротивление, однако голые личинки уже давно ушли.