Потом поволок ее в ванную. Открыл дверь. Свет зажег.

Ванная девку устрашила сверх всякой меры. Она оцепенела, впилась пальцами в дверной косяк и замерла.

Легионы тараканов жизнями заплатили, чтобы мог он, С.Б.Морж, тешиться ванной комнатой. В ванную Сигизмунд в свое время вложил немалую сумму. Поставил итальянский кафель бледно-голубого цвета, заменил полностью краны, душевой шланг, саму ванну и раковину. Все это первозданно сверкало и радовало душу.

Сигизмунд пустил набираться воду, указал девке на мыло и пошел за полотенцем. Когда он вернулся, вода, понятное дело, исправно текла, а девка

— стояла на пороге и смотрела на кран расширенными глазами.

Сигизмунд втолкнул непонятливую дуру в ванную, набросил ей на плечо полотенце и прикрыл дверь. Сочтя долг гостеприимства выполненным, пошел на кухню и с облегчением закурил.

Из задумчивости его вывел характерный плеск переливающейся через край воды. Сигизмунд выругался, торопливо затушил сигарету и рванулся разбираться и карать.

Чертова идиотка стояла на прежнем месте. Даже позу не переменила. Только ужаса на ее лице прибавилось. Через край ванной бодро перетекала вода и подбиралась к девкиным ногам. В общем, картина маслом. «Гибель княжны Таракановой в темнице во время потопа».

С «сукой!..» на устах ринулся Сигизмунд выключать воду, заранее смирившись с тем, что придется промочить тапки. Выдернул из ванны затычку и принялся собирать тряпкой воду с пола. Девка тем временем тихой сапой куда-то канула.

Зато явился кобель, который живо заинтересовался происходящим, но ловким ударом мокрой тряпки был укрощен и гнан.

Покончив с делом, Сигизмунд ополоснул руки и отправился на кухню, где снова закурил. Его трясло от холодного бешенства. Вот навязалась. А сам, дурак, виноват.

В квартире было тихо. Только слышно было, как под вешалкой шумно искался укрощенный кобель. Блохи его одолевали. В этом году на диво лютые блохи уродились. Собачники стонут все как один. Говорят, в этом году солнце так действует.

Сигизмунд смотрел в одну точку. Яростно затягивался. Как быть с девкой — решительно непонятно. Сколько дурь будет действовать — неизвестно. Либо грязной ее укладывать, либо силком к цивилизации возвращать. И спросить не у кого.

Так ничего и не решив, пошел на поиски «княжны Таракановой». Та обнаружилась на прежнем месте, на тахте. Сидела, поджав ноги, ревела и тряслась.

— Ты что, совсем дура? — задал риторический вопрос Сигизмунд.

Он видел, что она нешуточно перепугана. Только вот чем?

— Чего боишься-то? Хоть на пальцах покажи, пойму.

Он потряс ее за плечо. Девка подняла к нему зареванную рожу и разразилась длинной слезливой тирадой. В тираде Сигизмунд обнаружил, к своему удивлению, чисто питерское слово «Охта». Что-то у девки, видать, с Охтой связано. Топили ее в Охте, что ли?

Или держали взаперти где-нибудь на Охте? А держа, в ванне пользовали. Извращенно.

Фу ты, глупости какие в голову лезут… А может, и не глупости. Как бы то ни было, Охта — это, может быть, зацепка. Ну да и с этим со временем разберемся.

— Ладно, мать, не бойся. Тут тебе не Охта-река. Тут канал. Великого русского писателя имени. Небось, и не слыхала о таком. Он «Горе от ума» написал. Пьесу. — И прокричал: — «Карету мне, карету!» Поняла?

Похоже, что-то поняла. Успокаивающе воркуя: «Не ссы, тут не Охта, тут центр, цивилизация — тут не обидят», поволок обратно в ванну. Девка обреченно тащилась за ним.

У самой двери снова начала упираться. Головой мотала, приседала, руку вырвать норовила. Но Сигизмунд строго по имени к ней воззвал:

— Двала!

Как ни странно, подействовало. Покорилась.

Сигизмунд решил девкину психику лишний раз не травмировать. Лучше будем следовать за ней по пути ее транса. ЭнЭлПи называется. Сейчас в журналах об этом пишут.

Кобеля призвал и в ванну его засунул. Полил из душа. Кобель мыться любил. Потом, как мытье закончилось, выскочил, отряхнулся под вешалкой и понесся по квартире, гавкая и обтираясь на ходу об обои.

— Видишь, — сказал Сигизмунд, разворачивая дурковатую девку лицом к кобелю,

— собака, животное — и то не боится. Стыдно, барышня.

Он окатил ванну после кобеля и стал набирать воду. Добавил шампуня, чтобы пена поднялась. За пеной воды не видно. Все не так боязно.

А девка устрашаться перестала, дивиться начала. Палец под кран сунула, под струей подержала. Потом в кране пошуровала. Забрызгалась.

Сигизмунд показал ей, как переключать воду на душ. Заставил пару раз переключить — показать, что поняла. Еще раз на полотенце показал и на мыло. Шампунь выдал — хороший. Потом в нее пальцем ткнул и на ванну показал. Девка замотала головой.

Может, стесняется? Может, и так.

Погрозив ей для вящей убедительности кулаком, Сигизмунд вышел. Закрыл за собой дверь. Пусть теперь сама думает.

Снова засев на кухне, Сигизмунд погрузился в раздумья. На работу он сегодня, конечно, не пойдет. Какая тут, к черту, работа. Выспаться бы. Если удастся. Ладно, в «Морену» он утром позвонит, предупредит, чтобы сегодня не ждали.

Теперь касательно пленницы. Рассказывать о ней пока что никому не стоит. То, что девка с Охты, может, в принципе, менять дело. Не сразу ее здесь найдут. Сперва по городу побегают.

Однако же объявления расклеить надо. Для отмазки. Только не во дворе. Чуть в стороне. Часика через два пойти и наклеить — часов до десяти провисят. Потом все равно сорвут.

А девку после горячей ванны в сон, глядишь, потянет. Уложить да дверь на швабру закрыть.

Господи, дурак-то какой! Притащил грязную полоумную девку, накормил, теперь вот ванну ей предоставил…

Сигизмунд пошел в ту комнату, где стояла тахта. Потянул носом. Вздохнул неодобрительно. Полез форточку открывать. Застелил тахту бельем и спохватился: забыл девке халат выдать. Не хватало еще, чтобы она снова свои грязные тряпки после ванны нацепила да на чистое завалилась. С этой полоумной станется.

Закрыл форточку и направился к ванной. Остановился. Слышно было, как шумит вода и поплескивает девка. Освоилась. Сигизмунд приоткрыл дверь и увидел, что она задернула занавеску. Сказал, чтобы не пугалась: «Это я» и повесил халат на крючок. Брезгливо собрал с пола ее грязные шмотки и сунул в полиэтиленовый мешок, где держал вещи на стирку. Девка замерла и маячила за полиэтиленовой занавеской тихо-тихо. Сигизмунд подбодрил ее:

— Давай, Двала, отмывайся.

И зачем-то на цыпочках вышел.

Ну сущий дурак. Осел. На таких вот и ездят.

Минут через десять он услышал, как она выбралась из ванной, не потрудившись завернуть кран, и прошлепала в комнату привычным маршрутом — к тахте. Чертыхнувшись, Сигизмунд пошел выключать воду.