более тихая компания – арфист дремал, захмелев от эля, прижимая к груди арфу, а языки пламени освещали его лицо теплым сиянием. Когда Нэаль вошел в дом, считая, что все уже легли, он нашел там Кэвина и Барка с Эльфредой, Лонна, Скелли и Дермита, сидящих кто где.

– Сэр, – промолвил арфист, вставая и кланяясь, – надеюсь, я не опечалил тебя.

– Нисколько, – ответил Нэаль, смягченный такой учтивостью. Потом он тоже поклонился и обратился к Эльфреде: – Можно я прослежу, чтобы вынесли лепешки?

Эльфреда, собравшись, поднялась на ноги и принялась всех выпроваживать.

– Арфист устал. Всем в постель, в постель, – захлопала она в ладоши.

Барк и остальные тоже поднялись, а уже сморенный сном арфист пару раз моргнул и устроился поудобнее в своем углу.

Нэаль сам налил в кружку эля и вынес его вместе с лепешками на крыльцо.

– Граги, – позвал он шепотом, но в ответ не раздалось ни звука.

Он вернулся в дом, где все уже укладывались, и Скага, притаившийся в углу, вышел из своего укрытия.

– Довольно, – промолвил Нэаль. – В постель. Сейчас же. – И Скага послушался его.

Но над Кэвином он не имел такой власти. Кэвин не спускал с него глаз, и арфист следил за его движениями.

– Кервален, – прошептал арфист.

– Это он сказал тебе? Сколько же людей об этом знают?

– Я узнал тебя еще за столом. Мне рассказывали, как ты выглядишь.

– И что же говорят? Что я дурен? Немилосерден?

– О тебе говорят, что ты суров, господин. И называют достойнейшим среди тех, кто служил королю. Я видел тебя однажды, когда еще был мальчиком. Я видел, как ты встал за столом сегодня, и на мгновение ты снова стал Керваленом.

– Для меня ты все еще мальчик, – оборвал его Нэаль. – А каждая песня хороша в свое время. Ты ведь не в зале Эшфорда или Эшлина. Она была слишком длинной и громкой. А мы проиграли эту битву.

– Но добились многого.

– Ты так думаешь? – Нэаль повернулся к нему спиной, грея лицо в отблесках угасающего пламени, и страшная усталость навалилась на него. – Пусть будет так. Но теперь я собираюсь спать, мастер-арфист. В постель и спать.

– Ты собираешь здесь людей. Чтобы вести их к Кер Веллу. Это твоя цель?

Это изумило Нэаля, и он невесело рассмеялся.

– Ты грезишь, мальчик. С чем вести? С вилами и мотыгами?

Арфист подошел к очагу и протянул ему старый меч в ножнах.

– А он запылился, не правда ли? – спросил Нэаль. – Верно, Эльфреда забыла его протереть.

– Если ты возьмешь меня с собой, господин, я умею стрелять из лука.

– Ты ошибаешься. Ты жестоко ошибаешься. Меч постарел, и металл разъела ржавчина. Он больше ни на что не годится. К тому же я решил остаться здесь.

Боль отразилась на лице арфиста:

– Я не соглядатай, я – человек короля.

– Что ж, хорошо. Но забудь о Кер Велле.

– Твой двоюродный брат – предатель…

– Я не хочу о нем слышать.

– …захватил твои земли. Он заточил в темницу леди Меру, которую силой заставил стать своей женой. Кузину самого короля! А ты решил остаться здесь?

Рука Нэаля невольно поднялась, и он повернулся к арфисту. Тот, не сопротивляясь, приготовился принять удар, но Нэаль опустил руку.

– Господин, – промолвил Кэвин.

– Если бы я был Керваленом, стал бы я выжидать? – сказал Нэаль. – Кервален всегда был нетерпелив. Что же касается Кер Велла – как ты его захватишь, арфист? Нанесешь удар? Преждевременный удар. Послушай, мальчик, – подумай как воин, хоть раз. Предположим, удар принесет нам победу. Предположим, я займу Кер Велл и стану его хозяином. Как долго мне удастся удерживать его?

– Вокруг тебя соберутся люди.

– О да, придут верные воины короля, они соберутся на имя Кервалена. И поведут войну за младенца короля – за преждевременную власть. Но тогда поднимутся Ан Бег и Кер Дав – а это противники не робкого десятка. Донн обречен, и нет на него надежды без сильного короля. Лел колеблется, но Донн – пограничная область, а Кер Дав… Нет, этот год не годится. Может, лет через десять, как знать, может, лет через двадцать и вырастет подходящий король. Может, ты дождешься этого дня. Но этот день еще не сегодня. Мое же время ушло. Я научился терпению. И это единственное, чем я владею.

Некоторое время все молчали. Последние угольки потрескивали в очаге.

– Я – сын королевского барда Коэннаха, – промолвил арфист. – Я видел тебя однажды в Дун-на-Хейвине – при дворе, где погиб мой отец.

– Сын Коэннаха, – откликнулся Нэаль, и ему стало еще холоднее. – Я не знал, что ты остался в живых.

– Пока я не пустился в странствия, я был с молодым королем, ибо он – король, господин. Я ночевал под изгородями и среди камней, я останавливался в Леле и Донне, а также на хуторах Ан Бега, поэтому никогда не называй меня трусом, господин. Два года я скитаюсь там и сям, подвергаясь опасности.

– Оставайся, – сказал Нэаль. – Мальчик, оставайся здесь. Лишь здесь ты обретешь покой.

– Никогда. Это не для меня, господин. Это место пребывает во сне. Я ощущаю это все отчетливее, а я побывал во многих местах вокруг Донна, которые, может, мне уже и не удастся больше посетить. Оставь это и пойдем со мной.

– Нет, – ответил Нэаль. – Ни Кэвин, ни я не уйдем отсюда. Не хочешь послушать меня, тогда не надейся сюда вернуться. Миновав ворота Кер Велла, не думай, что ты сможешь найти путь назад или сохранить свою жизнь. Думал ли ты о том, сколь многих ты можешь выдать?

– Никогда и никого. Я принял меры предосторожности, чтобы ничего не знать. Я уже два года в пути, господин. Неужели ты думаешь, я не позаботился об этом? Я многое обдумал еще со времен Дун-на-Хейвина, потому и отправился в это странствие.

– Тогда прощай, сын друга, – сказал Нэаль. – Возьми мой меч, если он тебе пригодится. Его хозяин не сможет пойти с тобой.

– Это щедрый подарок, – сказал арфист, – но я не умею обращаться с мечом. Кроме арфы, мне ничего не нужно.

– Как хочешь – хочешь бери его, хочешь оставляй, – сказал Нэаль. – Здесь он заржавеет. – Он повернулся и направился в глубь дома к своему тюфяку. Но он не услышал шагов Кэвина. Тогда он оглянулся и сказал:

– Кэвин, мальчику предстоит долгий путь. Ложись спать.

– Да, – согласился Кэвин и оставил арфиста.

Арфист ушел еще до рассвета – бесшумно и не взяв с собой ничего чужого.

– Ни кусочка еды, – причитала Шелта, – ни глотка воды. Надо было нам приготовить ему, а он-то пел нам свои песни, пока у него не сел голос.

Но Эльфреда ничего не сказала, лишь молча покачала головой и поставила на огонь котел.

И все то утро в доме висела тяжелая тишина, словно веселье покинуло их, словно пение отняло у них все силы. Скага безучастно выполнял свои обязанности.