кадеты корпуса, но еще с двух сторон оставались большие площади. С одной стороны столовой – дверь в церковь, а с другой – гимнастические приборы: канаты, шесты, лестницы, заборы и прочее.

За столовой была буфетная комната с лестницей в первый этаж на кухню. За буфетной – три большие спальни кадет старшего возраста, а за спальнями – громадный двусветный зал, так называемый Тронный зал, который имел квадратную форму, и сторона квадрата равнялась длине Колонного зала Дома союзов. Зал этот был настолько велик, что перед празднеством коронации Александра III в нем писали сразу четыре декорации на сцену Большого театра. В зале стоял на мраморном пьедестале бюст Михаила Павловича, брата Николая I, с надписью «Благодетелю». Какая злая ирония в этом лаконичном определении, когда мы знали, что он засекал кадет до смерти в свою бытность начальником кадетских корпусов. В начале революции был в здании пожар, и удивительные деревянные стропила, перекрывавшие этот зал, погибли. В настоящее время зал разделен на два этажа и мелкие помещения.

Когда в корпусе устраивались танцевальные вечера и балы, то в Тронном зале собиралось несколько тысяч человек, и танцевать было просторно.

В третьем этаже были расположены спальни и классы второй и третьей рот. Спальня второй роты, состоявшей из третьего, четвертого и пятого классов, помещалась над столовой и тоже имела два ряда колонн.

Кроме обширных спален, рекреационных залов и классов были классы специальные. Рисовальный класс с амфитеатром скамеек имел массу рисунков для копирования и коллекцию гипсовых геометрических фигур. Естественный класс – с человеческим скелетом под стеклянным колпаком и с массой шкафов, наполненных моделями животных, птиц, рыб и разборными фигурами цветов. Физический кабинет – с большим количеством всевозможных физических приборов и машин. Мы всегда были чрезвычайно заинтересованы, когда урок проходил не в обычном классе, а в специальном, но, к сожалению, это бывало нечасто.

Кормили в корпусе очень плохо. Утром давали кружку жидкого, неопределенного вкуса чаю с половиной французской булки. Завтракать, пока была гимназия, в столовую даже не водили, а на грязных столах рекреационных залов раскладывали без скатерти по два ломтика черного хлеба и по одной маленькой сухой котлетке или пирожок с жилами от мяса. Продукты эти приносили в корзинах, и дядьки грязными руками раскладывали их на столы; рядом с хлебом сыпали щепотку соли.

Обед состоял из жидкого супа, котлеты, куска говядины или печенки на второе и сладкого: кисель, пшенная каша с изюмом, подслащенные макароны; вечером – снова напиток, называемый чаем, с полубулкой. Все это давалось в таком ограниченном количестве, что мы постоянно чувствовали голод и пополняли желудок водой, после каждого урока перед краном образовывалась очередь. Почему-то когда гимназии переименовали в корпуса, нас стали кормить несколько лучше, но все-таки плохо. Завтракать нас стали водить в столовую, котлеты стали давать в каком-то белом соусе, к меню прибавили гречневую размазню с маслом и кофе с пеклеванным хлебом, в котором кроме изюма всегда попадались мелкие камешки.

Все это давалось в таком ограниченном количестве, что мы постоянно чувствовали голод и пополняли желудок водой, после каждого урока перед краном образовывалась очередь.

Во время нашей утренней прогулки по углам прятались, как мы их звали, фараоны, мелкие торговцы с калачами, сайками, кренделями и халвой; счастливы были те, у кого имелся гривенник или пятачок на калач, который мы уплетали за обе щеки.

Наш эконом никогда не решался появиться в столовой во время обеда, и, когда он принужден был прийти по вызову начальства, мы встречали его громкими криками «котлета» и бросали в него корки хлеба.

Во время послеобеденной прогулки от трех с половиной часов до шести мы все время были заняты играми. Зимой – катание с гор, коньки и снежные крепости с яростными штурмами, а в теплое время, весной и осенью – городки и излюбленная нами лапта. Игра в городки сохранилась и до сих пор, но в то время она разыгрывалась много «тоньше». Форма и размер городка были строго определенные. Палка, которой выбивались городки из аккуратно очерченных квадратов, выбиралась по возрасту и силе играющего. Мы определили, что лучшей битой была палка от распиленной оглобли; она имела выгиб, лучше вращалась в воздухе, и в ударе был расчет, чтобы по городкам била выпуклая сторона палки. Игра в лапту теперь совершенно забыта, между тем она очень интересна и полезна для физического развития. Разве ее можно сравнить с глупым перебрасыванием мяча через веревку при волейболе!

Для игры в лапту играющие разделялись поровну на две партии. Одна партия была в поле, а другая занимала две крепости в расстоянии ста или ста пятидесяти шагов одна от другой. Принадлежностями игры были маленький литой резиновый мячик и лапта. Из крепости лаптой подавали мяч, и в тот же момент надо было перебегать из одной крепости в другую, а стоящие в поле, поймав мячик, должны были попасть в бегущих. Подбитый бегущий попадал в плен. Каждому из крепости надо было перебежать в другую и вернуться назад. Если больше чем половина партии успела перебежать, то она выигрывала и оставалась в крепости, если же половина была в плену, то вступала в крепость партия, которая была в поле. Если кому-нибудь из находящихся в поле удавалось поймать мячик на лету, т. е. пока он не коснулся земли, то его партия сразу выигрывала.

Вспоминаю некоторые из наших многочисленных проделок и шалостей; говорю «некоторые», потому что большинство из них были неостроумны, жестоки и указывали на ту низкую степень развития и воспитания, которую дети получали дома. В первый и второй кадетские корпуса принимали детей дворянских семей, и эти дети были живыми примерами вырождения этого класса. Не говорю уже о внешнем виде многих кадет: маленького роста, плохо сложенные, с уродливыми лицами, с постоянными прыщами, с типами самых разнообразных национальностей. До третьего класса, т. е. до тринадцати- и четырнадцатилетнего возраста, некоторых кадет клали спать отдельной группой на соломе без матрасов, потому что ночью не по болезненному состоянию, а только по дурной привычке они проделывали то, за что мы бьем глупых собак и кошек.

Таким типам ничего не стоило утопить мышь в чернилах или засунуть живую лягушку в чернильницу преподавателя и затем хохотать, когда лягушка прыгает и оставляет пятна на кафедре. Один раз они привязали конец веревки к ногам вороны, а другой конец – к хвосту кошки и пустили их на волю.

Когда кто-нибудь из кадет проигрывал пари в споре или был побежден в игре, ему