местом имперского захоронения, описанным в путаной письменной истории: по преданию, над могилой Чингисхана прогнали табун лошадей, чтобы ничего не было заметно. Немногочисленные артефакты, найденные у Стены Подаяния – битая керамика, кусочки угля – рассказывают совершенно другую историю. Упорные археологи жаждали вернуться, однако, похоже, это колоссальное замкнутое пространство вообще не имеет ничего общего с Чингисханом. Это некрополь некогда грозных киданей, которые много лет правили северным Китаем и Монголией, но их государство пало почти за сорок лет до рождения монгольского императора.

В литературном памятнике, описывающем жизнь Чингисхана – «Сокровенном сказании монголов»[17] – о его могиле ничего не говорится. Такой пробел в замечательном документе заставляет предположить, что раскрывать ее местоположение было запрещено; но именно «Сокровенное сказание» помещает юность Тэмуджина и первые конфликты в его жизни в долину Онона. Монгольский оригинал этого анонимного эпоса, написанного через несколько лет после смерти Чингисхана, утерян; в девятнадцатом веке в пекинской библиотеке нашли текст, транскрибированный китайскими иероглифами. Этот труд пропитан устной традицией, где история сливается с легендами, а яркая деталь – с архаичным эпитетом. Похоже, что он был написан в качестве поучительной истории для монгольской правящей семьи, и описывает восхождение их великого предка – от юношеских страхов и преступлений (он убил собственного сводного брата) до реализации своего божественного призвания после зова Вечного Неба. Помимо привычной для Запада шокирующей жестокости, вырисовывается сложный характер – и политический, и визионерский. Именно на берегах Онона монголы наконец объединились под его властью, и именно в долинах этой реки совместные охоты и первые сражения положили начало империи, созданной верхом. Два десятилетия его более поздних кампаний «Сокровенное сказание» сводит всего к нескольким фразам, однако к моменту смерти Чингиса в 1227 году его государство простиралось от Тихого океана до Каспийского моря, а потомки хана еще увеличили его, завоевав Китай на востоке и дойдя до Вены на западе – создав самое крупное государство с неразрывной территорией в истории. К 1290 году Азия от востока до запада стала одной обширной конфедерацией, и Pax Mongolica[18] просуществовал целый век, когда процветала торговля и царил вымученный мир. Говорили, что девственница с золотым блюдом могла безопасно пройти от Китая до Турции[19].

Возможно, Чингисхан, не оставивший в бассейне Онона материальных следов, пронизывает эту территорию больше в воображении. Когда мы вечером возвращаемся, река кажется нам уже не просто какой-то случайностью ландшафта, а его бурлящим сердцем. Сейчас Онон сильнее, глубже, подпитывается горными притоками. Тускло мерцающие стальные гребни и впадины на поверхности воды мягко добираются до берегов и разъедают их. И тем не менее он все еще невелик – двигающаяся в темноте ленточка – и ни одна теория не может полностью развенчать представление, что именно он породил эти катастрофические перемены в Азии, и что современная Монголия с населением в три миллиона человек некогда изливала потоки такой концентрированной мощи.

Сейчас русская граница лежит всего в 80 километрах, однако на момент смерти Чингиса она проходила в пяти тысячах километров к западу, где тогдашнюю Россию представляла мозаика строптивых княжеств. Между 1237 и 1239 годами Золотая Орда – северо-западное монгольское государство – обрушилась на эти уязвимые земли, сокрушила Киев (самое мощное и развитое из местных государств) и наложила на уцелевшие славянские народы устрашающую дань. Порабощение России монголами значительно перестроило ее судьбу, помешав будущему сближению с Западной Европой. Так называемое «татаро-монгольское иго», по предположениям некоторых историков, породило стоический фатализм России, заморозив ее в крепостничестве и самовластии. Таким образом, в вопиющей изворотливости ума Иван Грозный, Сталин и Путин становятся отпрысками Чингисхана, а извечный раскол этой страны между западной цивилизацией и «азиатской» судьбой зародился у залитой лунным светом реки, бегущей под нами.

На следующее утро на небе ни облачка. На юге, у бледного горизонта мы видим летящих журавлей. Невозможно сказать, к какому виду они принадлежат – величавые даурские журавли или журавли-красавки, и их печальные голоса практически не слышны вдали, однако мы видим четкую траекторию их полета, вытянутые шеи и потрепанные кончики крыльев – когда они направляются в Гималаи и дальше в Индию. Красота, танцы и даже известная по слухам моногамия привели к попаданию этих птиц в мифы по всей Азии (китайцы полагали, что они несут мертвых к бессмертию), и я смотрю, как они исчезают, со смутным сожалением – словно они никогда не вернутся.

Тохтор высмотрел четверку лебедей, плывущих по степи. Они опустились на сезонное болото и плавают посреди мокрой травы. За ними на небольшом возвышении появляются три оленных камня. Такие монолиты разбросаны по всей степи. Неясно, отмечены ли так места каких-то церемоний или захоронений, но эти камни похожи на фигуры людей, на которых вырезаны мчащиеся олени; назначение камней остается неизвестным. Те, что нашли мы, настолько истерлись, что остались только призрачные намеки на линии. Два камня выше меня, это цельные гранитные плиты: фигуры воинов, возможно, трехтысячелетней давности, которые все еще прямо стоят на пустой равнине.

Через час мы оказываемся в месте, где земля обрывается, а из-под травы прорывается гранитный склон. Возможно, наличие воды, которая иногда просачивается между его камней, привело к появлению здесь поселения охотников мезолита, оставивших свои следы примерно 15 тысяч лет назад. Отщепы их каменных орудий все еще разбросаны по склону. Несколько месяцев назад я видел фотографии одной из местных скал, покрытой петроглифами – козел с изящно загнутыми назад рогами, приземистые лошади, похожие на диких животных монгольской породы, северный олень с замечательными рогами и пара крадущихся крупных кошек (как мне показалось). В этом созвездии детально вырезанных зверей стоял человек с луком и стрелами, а над ним была выгравирована свастика – символ благополучия в древней Евразии.

Я карабкаюсь по камням вместе с Батмонхом в надежде найти их, но каменные стены пусты, а щели между ними голы. Батмонх так же озадачен, как и я. Ему не терпится заполнить пробелы в его образовании советского типа. Мы сидим в траве и думаем: может быть, камень способен ожить в результате какого-нибудь трюка типа косых солнечных лучей? Гигантский валун у моих ног покрыт символами, которые я не могу прочесть. Они грубо и глубоко врезаны в камень, испещренный серым лишайником. Насколько я знаю, считается, что в этом месте сохранилось около двадцати надписей – от тибетских, персидских, древнетюркских и монгольских до текста предков династии Ляо[20]. Однако вижу лишь джунгли плотно сгруппированных знаков – возможно, племенных знаков – словно утерянный алфавит. Батмонху кажется,