самому себе сеньором и наставником: вы умеете выбирать между добром и злом. Если вы и не сын короля, то, по меньшей мере, у вас королевское сердце.

Здесь рассказ ненадолго покидает Ланселота, чтобы вернуться к его матери-королеве и к королеве Ганнской, его тете, пребывающим в печали и смирении в Королевском монастыре.

IX

Каждый день после мессы королева Элейна Беноикская ходила молиться на ту гору, где король Богор отдал Богу душу; потом она спускалась и печально сидела у озера, где у нее похитили дитя. Однажды, когда глаза ее, полные слез, были обращены к этой обширной водной равнине, ее приметил некий священник, ехавший верхом с единственным провожатым. Он был одет в длинную узкую сутану и закутан в черную мантию. Уйдя в свое горе, дама не видела и не слышала его приближения. Но он сказал ей, откинув капюшон на плечи:

– Госпожа, дай вам Бог радости, вами утраченной!

Элейна, вначале немного обеспокоенная, ответила на приветствие, ибо все в этом монахе выдавало человека добропорядочного: высокий рост, черные волосы, тронутые сединой, большие черные глаза, широкие плечи, крупные, угловатые кисти рук со вздутыми венами, голова и лицо, изборожденные шрамами.

– Извольте-ка разъяснить мне, госпожа, – продолжал он, – как это, служа Господу, вы можете предаваться такой скорби. Кто принял постриг, тому не пристало более сокрушаться ни о чем, разве только о грехах, совершенных еще в бытность вашу в миру.

– Сир, – ответила королева, – не утрата земных благ печалит меня, пусть я и звалась долгое время королевой Беноикской; но утрата моего сеньора короля и моего юного сына, которого на моих глазах унесла прямо отсюда в пучину озера некая дама или, быть может, дьяволица. Я прихожу сюда каждый день молиться за плоть от плоти моей, как говорит Святая Церковь, и надеюсь, что слезы мои вернее склонят ко мне милость Божию. Стоит мне подумать, что Богу было угодно в один и тот же час лишить меня и супруга, и сына, и я трепещу от мысли, что, сама того не желая, дала ему повод меня ненавидеть.

Добрый человек отвечал:

– Вижу, госпожа, что у вас немалая причина для слез; но вы не должны горевать сверх меры. Раз уж вы облачились в монашеские одежды, вам лучше предаваться вашей скорби в аббатстве, укрывая слезы в своей келье. Да простит Господь короля, которого вы потеряли! Но не беспокойтесь о судьбе вашего сына: он жив и здоров.

– Сир, да что вы говорите? – воскликнула королева, вскочив на ноги.

– Клянусь своей сутаной, ваш сын Ланселот в таком добром здравии, какое только возможно.

– А откуда вы знаете?

– От тех, кто с ним заодно. Он был бы с вами, а вы еще были бы госпожой Беноикской, если бы в том доме ему не было лучше.

– Но, сир, где он, этот дом? Если я уже не могу надеяться обрести своего сына, нельзя ли мне хотя бы взглянуть на те места, которые его пленили?

– Нет, госпожа, я обещал хранить тайну, доверенную мне, а вы же не хотите, чтобы я нарушил клятву.

Королева не стала настаивать, но пригласила доброго человека проводить ее до аббатства. Там он, возможно, встретит дам, чьи имена ему окажутся знакомы. Добрый человек на это согласился.

Когда они пришли в Королевский монастырь, многие дамы его узнали и устроили торжество в его честь. Оказалось, что, подвизаясь долгое время среди бравых рыцарей в миру, он, наконец, отринул земную славу, чтобы посвятить себя служению Богу в одной обители, преображенной в монастырь устава Святого Августина. Дамы умоляли его разделить с ними трапезу; но он ответил, что еще рано; ибо, согласно уставу своего ордена, он вкушал пищу лишь единожды в день.

– Эта высокородная дама, – сказал он, – внушила мне сострадание, и я благодарю Бога, что он дал мне случай отплатить ей за прежние милости. Однажды в день Богоявления король Бан, упокой Господь его душу, собрал большой двор. Рыцарей щедро одаривали одеждами; но когда я прибыл туда, в самый канун праздника, раздавать было уже нечего. Заметив меня, королева сказала, что такого благородного мужа, каким я выглядел, не годится принимать хуже других. У нее было заказано сюрко[31] из драгоценного шелка; она велела подогнать его по моей мерке и подарила его мне, так что во всем собрании я был одет богаче всех. Разве это не была великая любезность с ее стороны? Потому и я желал бы услужить ей своими трудами и речами. Ко мне не раз склоняли слух великие государи, и я намерен вновь обратиться к тем, кто может помочь делу ее сына и племянников. Прискорбно видеть земли Ганна и Беноика в руках Клодаса; наследственным правам от этого ущерб, а сюзерену позор. Завтра же я поеду за море и принесу жалобу королю Артуру.

Прежде чем проститься, достопочтенный муж повидался с королевой Ганнской и уведомил ее, что не стоит опасаться за жизнь обоих детей; что они хотя и пребывают вкупе с наставниками у короля Клодаса, но Клодас боится посягать на их жизнь, опасаясь множества друзей, по-прежнему верных им. Несколько дней спустя он уже был в городе Лондоне, где нашел короля Артура после битвы с Агизелем, королем Шотландии, который принужден был просить мира. Артур заключил и перемирие с королем Чужедальних земель вплоть до самой Пасхи. Когда он сидел за трапезой в окружении своих баронов и рыцарей, достопочтенный муж вошел в залу и, подойдя к подножию обширного стола[32], заговорил громко и уверенно:

– Король Артур! Да хранит тебя Бог как храбрейшего и лучшего из королей, за упущением одной малости.

– Святой отец, – ответствовал король, – заслужил я или нет ваших упреков и похвал, но благослови вас Бог! Но скажите, по крайней мере, что мешает мне быть добрым королем.

– Со всею охотой, сир. Да, ты благородная опора рыцарства; ты снискал великую честь перед Богом и людским светом; но уж больно ты медлишь с местью за свои обиды; и позор, учиненный твоим вассалам, падает на тебя. Ты забываешь тех, кто служил тебе верой и правдой и кто утратил свои земли, не желая признать над собою иного сюзерена.

Король зарделся от смущения, слушая эти слова. Рыцари вокруг него прервали трапезу, ожидая, что еще добавит достопочтенный муж; но коннетабль Бедивер сказал, подойдя к незнакомцу:

– Святой отец, дождитесь хотя бы, когда король выйдет из застолья. Разве вы не видите, что ваши речи омрачают пир и что благородным