Последствий она пока не представляла. А Лиля не собиралась объяснять девочке, что местного пастора придется низводить и «курощать» по методу Карлсона. Может, даже и плюшками. Или плюхами. На выбор.

Потом Лиля вернулась с ребенком в кабинет, и наступил кошмар.

Выглядело это так. Лиля засовывала Миранду в сундук, и мелкая вышвыривала оттуда все, что там лежало. Лиля ловила, складывала в кучку, иногда проглядывала и, убедившись, что это – не то, начинала укладку следующей кучки.

Миранда была счастлива. Лиля довольна.

На письма графа Иртона к управляющему они наткнулись в третьем сундуке из шести. Письма отца к Лиле нашлись, по закону подлости, в последнем. Лиля так и думала, что управляющий их сберег. Такие вещи не выбрасывают. Если ты не Лилиан Элизабеттта Мариэла Иртон… Лиля впервые подумала о реципиентке с недовольством. Да, у тебя не лучшие данные и куча проблем. Но кто-то и вовсе из помойки в миллиардеры выполз.

А ты-то что делала, кроме как лопала и плакала? Розовым стенки обивала?

А самосовершенствоваться в голову не приходило, нет? Или заглядывало и в ужасе удирало?

По уши замурзанное и довольное дите было отдано на руки Эмме с приказом умыть и переодеть. Ребенку было заявлено, что от его пыльного вида со стола пироги убегут. Мири фыркнула, но увести себя позволила. И даже обещала не орать слишком громко.

А Лиля быстро проглядела связки писем от отца.

М-да.

Мужчины, что ж вы за народ?

Или все зависит от женщины?

И то, наверное, и другое.

С Красавицей Чудовище стало принцем. Со светскими дамами Принц стал Чудовищем. С Лилей отец обращался как с ребенком. На, деточка, конфетку, скушай и не лезь ко взрослым. Главное, что ты жива-здорова. А остальное – мелочи жизни.

Ни рассказов о своей жизни, ни каких-то серьезных расспросов, все письма примерно одного содержания. Только в первых попадаются пассажи: «Альдонай заповедовал терпение…», «жена должна повиноваться мужу…», «Джес – достойный молодой человек…»

Похоже, сначала Лиля пыталась жаловаться. Но если она делала это в своем стиле, оно и неудивительно, что отец не прислушался. А отцовскими делами… а интересовалась ли она?

Верилось слабо.

Лилиан казалась Але довольно избалованной особой. Из девиц, которые твердо уверены, что солнце светит миру из их попы. Чтобы она чем-то интересовалась, кроме себя?

Ой ли!

Надо это менять. Но не в первом письме. Сначала надо покаяться.

Слова пришли словно сами собой. Лиля уселась за стол, и перо поползло по бумаге, оставляя корявые буквы:

«Любезный мой отец. – Откуда вынырнуло это обращение? Черт его знает. Может быть, от Вильяма Шекспира? А, не важно. – С горечью осознаю я, что меня настигла кара за глупость и недалекость. Я потеряла ребенка. И только потому, что была этого недостойна. Ни такого мужа, как Джерисон Иртон, ни такого отца, как вы. Вы столько для меня сделали, а я была неблагодарна и надменна. И Альдонай покарал меня. Отец, я обещаю исправиться. Я стала графиней, не сознавая своего долга. И была наказана.

Прошу вас не баловать меня более незаслуженными подарками. А если что понадобится для Иртона, я отпишу вам.

Я благодарю вас за заботу, я должна была сделать это раньше и сказать, что я вас люблю. Искренне надеюсь, что у вас все благополучно. Я буду молиться за вас и моего супруга.

Если бы я была умнее, Альдонай не наказал бы меня потерей долгожданного ребенка.

Ваша любящая дочь.

Лилиан Элизабетта Мариэла Иртон».

Лиля еще раз перечитала письмо, свернула, покапала воском и приложила печатку. Вот так. Тему ребенка надо подчеркивать.

А для первого раза достаточно.

Я была глупа и неблагодарна. Осознала, раскаиваюсь. Так и двигаться дальше. А что попросить у отца?

Вот Ингрид приедет, осмотрим поместье, составим смету – и вперед. Да и часть скота пригнать должны. Может, еще продуктов попрошу. Или чего другого… подумаем.

Рыбу, вон, ловить пора.

Люди у меня с голоду умирать не будут.

Письмо Тарис Брок принял и пообещал отправиться завтра на рассвете. Лиля сердечно поблагодарила его, распорядилась сгрузить подарки ей в комнату и попросила вирман помочь в этом сложном деле.

Подарки были хороши. Но.

Розовый бархат.

Розовая кожа на сапоги.

Розовое!!!

Ненавижу!!!

Но не отсылать же обратно. Надо бы отправить Хельке – авось что приличнее за это выторгует. Дорогое же все! Или это можно перекрасить? Бархат не для батика, но, может, хоть что-то можно сделать?

Эмма подвернулась как нельзя кстати.

– Где поместили травника?

– Госпожа, в комнатах для прислуги.

– Отлично. Проводи.

В комнату Лиля вошла без стука. И улыбнулась. Энтузиаст малолетний…

– Добрый день, Джейми.

Джейми Мейтл, травник неполных шестнадцати лет от роду, оторвался от ступки, в которой что-то растирал, и поклонился:

– Ваше сиятельство…

Лиля махнула рукой.

– Все в порядке?

– Да, госпожа графиня.

– Тебе здесь удобно?

– Да.

– Скажи, что у нас с краской?

– Краской, госпожа графиня?

В разговоре выяснились печальные новости. Органические краски тут известны. И зверобой варят, и луковую шелуху. И кучу других трав, но!

Все они нестойки.

Ой, не просто так живописцы прошлого только что не козлиные рога в краски подмешивали. Ибо нестойкость – это диагноз.

Батик после первой стирки превратится в половую тряпку. Увы.

А покупать дорогую ткань, чтобы выкинуть? Нет, не будут.

М-да.

Но на посуде краска же не смывалась. Вот в Хохломе посуду расписывали… из нее ведь ели. И каждый день. Но там слой лака наносили. А на гжельской? Там-то лака не было.

А как красиво, синее, белое…

Синее… Индиго? Берлинская лазурь? Лиля прищелкнула пальцами, ловя мысль. Хлорид железа и гексацианоферрат калия. И то, и другое можно получить. Тебе и карты в руки.

Есть гжельская посуда? Будет гжельская одежда! Мода, дрянь такая! Кто прогнет, тот и диктует правила. А уж развернуть пиар-кампанию в мире, где даже таких слов не знают, – запросто.

Надо только подумать, что есть в хозяйстве. А уж химию она знает.

Ладно. Начнем с простого.

Химлаборатория. И стеклянная посуда.