служил «главному модернизатору» незаменимой опорой, предстаёт перед читателем неким второстепенным персонажем. Образованным, культурным, но благодушным чиновником, закостенелым по духу, поскольку большую часть жизни просидел в Госсовете[141]. А самым влиятельным деятелем, обладающим большим здравым смыслом и практическим опытом, Витте называет А.А. Абазу[142]. Того самого Абазу, который как раз стараниями Витте покинул государственную арену, где он если что и олицетворял, то дух коммерции и делячества. Кроме того, у столь выдающегося деятеля была репутация карточного игрока — эту страсть не смог обуздать в своё время даже Александр II[143]. При этом современники прекрасно знали, что Абаза не имеет «ни того ума, ни тех сведений, ни той твёрдости, которая необходима для председателя департамента Госсовета. Всеми этими качествами обладает Дмитрий Мартынович Сольский»[144]. Добавим: на страницах мемуаров Витте демонстрирует подобное отношение не только к Сольскому, но и практически ко всем, кто оказывал ему поддержку[145]. Как метко заметил В.И. Гурко, если верить виттевским характеристикам, то «решительно все государственные деятели России… были сплошь не только круглыми бездарностями, но кроме того отчаянными честолюбцами, делу не преданными, родины не любившими и чуть ли не её врагами»[146].

Зачем Витте задним числом намеренно искажает картину? Ответ прост: он стремится подчеркнуть свои таланты, всеобъемлющее знание, всесокрушающую волю, а главное — пытается выставить себя главой реформаторского направления. Конечно, на фоне «полных ничтожностей» сделать это гораздо легче. Из виттевских откровений следует, что штабом российского реформаторства являлось Министерство финансов под его руководством. Эта точка зрения традиционна и для литературы; точнее, Минфин стал штабом, поскольку его возглавил Витте. Автор мемуаров подкрепляет эту мысль своей причастностью к знаковым назначениям. Оказывается, ему обязан креслом товарища министра финансов Н.Х. Бунге, коего скромный начальник эксплуатации Юго-Западной железной дороги рекомендовал самому М.Т. Лорис-Меликову[147]. Из текста следует, что Бунге и все остальные (вплоть до Александра III) с нетерпением ожидали советов мудрого железнодорожника. Затем, войдя во вкус, Витте всех последующих глав финансового ведомства — Э.Д. Плеске, В.Н. Коковцова, П.Л. Барка — объявляет своими воспитанниками, «которых я, так сказать, вытащил»[148]. Конечно, всё это имеет мало общего с действительностью. Костяк кадрового состава Минфина комплектовался по большей части Бунге и Вышнеградским. Назовём наиболее известных: В.И. Ковалевского, Д.Ф. Кобеко, Э.Д. Плеске, Н.Н. Кутлера, А.А. Рихтера, В.И. Тимирязева, С.И. Тимашева, П.Л. Барка и др. Одним из них стал и сам Витте, которого Вышнеградский неплохо знал по обществу Юго-Западных железных дорог. По его приглашению будущий «модернизатор всея Руси» и очутился начальником департамента. А со всеми вышеназванными чиновниками он познакомился уже в приёмной министра финансов[149]. Впоследствии некоторых, как, например, Барка, весьма коробило, когда Витте с лёгкостью представлял того своим учеником[150].

Пожалуй, из элиты Минфина статус виттевского ученика применим к его личным секретарям — И.П. Шипову и А.И. Путилову[151]; затем они поочерёдно возглавляли общую канцелярию ведомства. Став в октябре 1905 года первым председателем правительства, Витте именно им доверяет Министерство финансов: Шипов становится министром, а Путилов — его товарищем. Причём Путилов, впоследствии один из ведущих деятелей российского банковского мира, до самой смерти патрона сохранял с ним тесные контакты[152]. Был в Минфине также сотрудник, находившийся не только в служебных, но и в доверительных отношениях с министром. Речь о начальнике департамента железнодорожных дел В.В. Максимове, коего даже называли «оруженосцем Витте». В ходе громкого дела о крахе купца С.И. Мамонтова Максимов подозревался следствием в коррупции, и всемогущий тогда министр вывел того из-под удара, уволив со службы[153]. Однако в мемуарах сам Витте счёл нужным дистанцироваться от своего бывшего любимца, указав, что тот «достался» ему от Бунге[154].

Тем не менее современные исследователи продолжают утверждать, что именно Витте привлёк в Министерство финансов «новую группу технически грамотных подчинённых»[155]. Справедливости ради заметим, что тот действительно пополнил состав ведомства, правда этот кадровый вклад был весьма своеобразным. Прогрессивный министр усиленно продвигал главным образом знакомых по прежней службе в Киеве. С назначения начальником департамента Минфина и далее он делал ставку на бывших сослуживцев по Юго-Западной железной дороге, и некоторые из них оказались не очень хорошо знакомы с русской грамотой. По ведомству тогда ходил анекдот: кто-то из них адресовал прошение в «министерство финанцев»[156]. Подчеркнём: среди назначений, инициированных непосредственно Витте, крайне мало удачных. Так, в мемуарах он списал свои первоначальные колебания в проведении денежной реформы на товарища министра А.Я. Антоновича, явно не соответствовавшего должности: «В деталях, конечно, он меня сбивал»[157]. Вице-директор департамента окладных сборов Н.А. Брежский, приглашённый из Киева, не смог найти общего языка с не доверявшими ему сотрудниками. В министерстве он был «как в загоне», и вскоре его забыли[158]. Пост вице-директора кредитной канцелярии Витте предоставил Мерингу, сыну крупного киевского домовладельца, за женитьбу на его дочери (приёмной) от первой жены[159]. Зато всем запомнился начальник этой самой кредитной канцелярии Б.Ф. Малишевский, за которым ещё в Киеве закрепилось прозвище Умалишевский. Это был математик-пессимист, «плохой администратор, вовсе не знавший России, относившийся предубеждённо ко всему русскому, но зато сочувственно ко всему польскому»[160]. А однажды на глаза министру финансов попался директор Киевского ремесленного училища по фамилии Анопуло, и он забрал того в своё ведомство — заведовать отделом коммерческого образования[161].

Очевидно, что Витте никак не мог быть тем центром притяжения, вокруг которого группировались действительно реформаторски настроенные силы. К сожалению, упрощённый взгляд историографов на бюрократическую элиту Николая II не стимулирует вдумчивого отношения к этому периоду. Применительно к началу царствования Александра II всё предельно ясно: вожаком просвещённой бюрократии был вел. кн. Константин Николаевич, руководивший Морским министерством — кузницей либеральных кадров. Этот царский родственник собрал плеяду сотрудников, которые затем заняли ключевые правительственные посты и проводили Великие реформы. А в правление Николая II, когда бюрократия «стремительно вырождалась», такого центра быть уже просто-напросто не могло. И эту функцию довелось осуществить таланту со стороны — возглавившему Минфин Витте. Если же уйти от этих почти столетних штампов, то придётся признать: кузница реформаторских кадров существовала и в начале XX века, но отнюдь не под началом Витте. Стоит только обратить внимание на истинную роль Сольского в верхах, как обнаружится и значение государственной канцелярии — аппарата Госсовета.

В литературе эту структуру считают чисто техническим органом. В середине XIX века во многом