ждал её, чтоб поговорить. И вот, наконец-то, она пришла. В жёлтом платье и венком из полевых цветов на голове. Бусы из самоцветов и каких-то кристаллов плюс множество колец на каждой руке, с браслетами – дополняли весь этот богемный образ. Необычно, и прям тепло, как солнечный день.

– Анхель, – поздоровалась она.

– Дитрих, – улыбнулся я ей, – я вижу, ты в хорошем настроении.

Она лучезарно расплылась в улыбке.

– У меня хорошая новость! – чуть ли не захлопав в ладоши, выпалила она. – Нам помогут! Канцелярия нам поможет!

– Что? Ты рассказала кому-то о том, что случилось? – удивился я, ибо считал, что это тайна за семью печатями, ведь я даже от Босса пытался это скрыть.

– Нет. Просто меня вызвали сегодня туда – поверь, это было ужасно! – и она аж закатила глаза, вспоминая свое состояние. – Ведь я думала, меня изгонят из «дома» и отправят к «отчаянным», ну или куда там… Я тряслась вся. «Но женщина в бюро передала мне это», – и она протянула мне конверт. – И, кажется, не все потеряно!

Я быстро выхватил у неё бумагу: потому что просто должен был скорее узнать (как бы я не стремился контролировать свое любопытство, порой оно вырывалось из оков), и потому что, боялся, что Дитрих опять исчезнет с клочком «помощи».

«Дитрих, если будет нужно подкрепление, произнесите это (и далее следовали слова на латинском и коптском языке – к счастью, доводилось читать такие рукописи), и мы пришлем вам подмогу. Канцелярия».

Я посмотрел на Дитрих.

– Странная какая-то записка. И это все? – уточнил я.

Она кивнула.

– Кто-то узнал и хочет нам помочь, понимаешь! Это же здорово! – все ещё улыбалась она.

– Мы даже не знаем, что именно ловить, а к нам уже добровольцы пожаловали, – все же недоверчиво отозвался я, рассматривая вдоль и поперёк письмецо.

– Я уверена, мы скоро это узнаем. Надо просто стать более наблюдательными. Ведь зло не могла уйти далеко, – уверенно предположила она.

Теоретически оно можно быть где угодно. Но Дитрих права, возможно, тьма ещё здесь, рядом, набирается сил.

Она рассматривала фото на шкафах, и резко обернувшись, звеня всеми кристаллами на теле, спросила:

– Ты не замечал ничего особенного в жизни матери своего подопечного?

– Что ты имеешь ввиду? – все же уточнил я.

– Тебе не показалось, что она странная? – эмм, вот если бы я ещё понимал нормальность по понятиям Дитрих. По мне так это она – край странности.

– Да нет, – попытался я вспомнить маму малыша (она спала в соседней комнате) – мама как мама. Неидеальная, однозначно. Орёт она порой реально страшно, но в целом… Видал я и похуже, так скажу, – решил я закончить свою речь.

– Вообще-то я имела немного другое ввиду, – повернувшись к фотографиям, продолжила Дитрих. – Все они орут, поверь. А не показалось странным её поведение в последние дни?

– К чему ты это? – не понял я.

– Я всего пару раз видела её, но успела прочесть ауры, – даже не знал, что кто-то из наших этим ещё пользуется. К слову, я редко это делаю, так как не вижу в этом особого смысла.

– И она, естественно, меняется каждый раз, – договорилась она.

Я слушал её внимательно, но заметил, что постоянно ловлю себя на мысли, что разглядываю Дитрих. Её движения, как она выразительно смотрит, дотрагивается до вещей, звон её украшений умиротворял меня… «Так, Анхель, соберись уже! Потом подумаешь над своими странными чувствами!»– упрекнул я себя и потряс головой.

– Ты меня слушаешь? – в поисках моего взгляда, спросила она.

Я кивнул.

– Так вот, ты видел изменения её ауры?

Я думал сначала уйти от ответа, но потом передумал.

– Нет, Дитрих, я не смотрел её ауру. Я вообще давно этим не занимаюсь.

– В смысле, вообще? – удивилась она, будто я сказал, что потерял что-то ценное и не понимаю этого.

– Это было интересно вначале, а потом наскучило, – все же открылся я.

Дитрих молчала. Когда я поднял на неё взгляд, она была немного грустной.

– Мне кажется, Анхель, ты теряешь вкус к жизни. Ты так не думаешь?..

И резко исчезла.

Да сколько можно, Дитрих!? Сбегать по середине разговора!

Я быстренько заглянул в комнату. Малыш крепко спал. Братец с мамой тоже. Но я не мог больше ждать Дитрих. Я хотел с ней поговорить. А значит я должен её найти сам. Поэтому мне пришлось разбудить женщину. Точнее я сделал это мягко и незаметно. Она проснулась с чувством того, что выспалась. Посмотрела на часы. Время 2.14 ночи. Удивилась, но так и не смогла заснуть. Ей придётся так полежать, пока меня не будет рядом. Так безопаснее для моего крохи. Но ничего, я помогу маме завтра.

Глава 12

Из года в год краем глаза изучая человечество, пришёл к мнению, что все беды людей происходят из-за недопонимания друг друга. Мы думаем об одном, используя лишь язык слов, тем самым пытаясь высказать свою мысль. Другой человек слышит эти слова по-своему, а понимает через призму своего сознания. Отсюда и недопонимание, а оно влечёт за собой конфликт, конфликт ведёт к скандалу, скандалы перерастают в войны.

Поэтому я пришёл к мнению, что все надо решать здесь и сейчас. Все, что не понятно, надо переспросить и разобрать. Не держать в себе, не уходить, захлопнув дверь, "не выносить сор из избы" – вроде слышал как-то эту фразу.

Дитрих странная, я однозначно многого не понимаю в ней. Она как воздух: лёгкая и рассеянная, в плане того, что вроде как оно всегда вокруг тебя, но ощутить и дотронуться до него никак. А я же, в свою очередь, считаю себя куда приземленным, конкретным, ну и, возможно, педантичным. И мне надо знать, что она хотела сказать, когда говорила: «бойся своих желаний», «не устал ли я часом от своей жизни» и про ауру мамы моего малыша.

И вот я стою ночью перед небольшим домом в Киото. Да, давненько я здесь не был. Так много всего изменилось: архитектура, звуки…

Прохожу в дом (для меня это никогда не было проблемой), осматриваюсь и вижу маленький сад во дворике и, конечно, в центре его растёт бонсай – излюбленное миниатюрное дерево японцев.

Лестница ведёт на первый этаж дома, где господствует сдержанный интерьер, без пышного декора и украшений, лишь необходимая для повседневности мебель.

Всё чисто, аккуратно, что даже мелькнула мысль: не ошибся ли я домом. Я так привык к лёгкому беспорядку детей, что видеть кристальную чистоту настораживает.

Поднимаюсь на второй этаж и слышу приглушённые голоса. Мама кормит ребёнка с бутылочки, а Дитрих