представители нации, живущей на территории двух государств, и по договору имеем право свободно перемещаться по территории проживания племен, пересекая воображаемую границу, начертанную чужаками, которая, по их мнению, должна была нас разделить. Нам дана эта особая свобода. Впрочем, они до сих пор пытаются помешать нам спокойно ездить туда и обратно. – Джозеф снова засмеялся своим журчащим смехом, рождавшимся глубоко в груди; этот звук начинал звучать словно за много миль и постепенно усиливался. – Благодаря свободе передвижения мы вознеслись в небеса над большим городом. А это, скажу тебе, многого стоит. Мы всегда были лучшими высотниками. Слыхал про Эмпайр-Стейт-Билдинг?

Астер слышит в голове голос Лайсве – та шепотом зачитывает один из своих списков, одну из своих бесконечных декламаций: трансконтинентальная железная дорога. Канадская тихоокеанская железная дорога. Мост Хелл-Гейт. Мост Джорджа Вашингтона. Гостиница «Уолдорф-Астория». Эмпайр-Стейт-Билдинг. Штаб-квартира Организации объединенных наций; Линкольн-центр. Башни-близнецы. Башня Свободы. Морская дамба.

Джозеф продолжал:

– А башни-близнецы? Их тоже построили могавки. А когда они рухнули, кто помогал, кто поддерживал? Тоже мы. Никто не знал башни лучше нас. Мы помогали выносить тела погибших. Мы построили башню Свободы.

Бывало, когда Джозеф заканчивал рассказывать, Астер говорил какую-нибудь глупость, например, «не знаю, долго ли еще это выдержу», а Джозеф спрашивал:

– Что это?

– Жизнь, – отвечал Астер, – долго ли выдержу жизнь.

А Джозеф отвечал:

– Ну что за глупости. Что это за разговоры? У тебя же дочь, дружище.

Иногда Астер продолжал свой путаный рассказ – «я потерял корни», говорил он, – но когда пытался объяснить, что имеет в виду, путался, и Джозеф на некоторое время умолкал. Вечерело. Руки Астера тяжелели. А потом Джозеф рассказывал, что могавки всегда принимали в племя чужаков, и причин тому могло быть много. Война. Родственные связи. Любовь. Ненависть. Принимали осиротевших детей, потерявших кров, беженцев. Некоторые причины были ужасны, другие – прекрасны. Но всех, кого приняли, считали членами клана и племени.

– Кто-то становится могавком по крови, кто-то – в результате миграции или по велению сердца, – объяснял Джозеф, и Астеру переставало казаться, что тело его вот-вот сойдет с орбиты и унесется в открытый космос. – Я почти не знал отца. То есть знал, но недолго – до двадцати лет. Потом он умер. И что? – Джозеф похлопывал Астера по плечу, закуривал, держа сигарету в одной руке, а руль в другой, и медленно затягивался и выпускал дым. – Но говорят, мой дед Джон Джозеф был лучшим высотником из когда-либо трудившихся в этом городе. Он строил статую Свободы; это он делал медную облицовку. Мне есть чем гордиться. Мало кто может таким похвастаться. Так что, Астер, может, у тебя это в крови, может, и нет, но твое тело само знает, как работать на высоте. Никогда не встречал человека, у которого была бы такая твердая нога.

Твердая нога. Муж, который не смог спасти жену, отец, потерявший маленького сына. Отец, который не знал, сможет ли обеспечить выживание собственной дочери.

Однажды Астер признался Джозефу, что хочет прыгнуть. Джозефу, который принял его к себе, когда они только приехали. Джозефу, который заботился о нем, его маленьком сыне и дочери, как отец – по крайней мере, именно так Астер представлял себе отцовскую заботу. Джозеф, который научил его ходить.

– Тут так спокойно, – сказал Астер Джозефу однажды вечером, когда они сидели на балках и смотрели на расстилавшуюся перед ними водную гладь и землю.

Джозеф посмотрел вверх, в небо, потом вниз, на землю.

– Да, но тут всегда очень ветрено, а ты не птица, – ответил он. – Ты – отец.

В тот момент его сердце потянулось к дому, он, вздрогнув, вспомнил, что у него есть дочь, и спустился вниз, благодарный за очередной трудовой день и за то, что именно его трудами удается сдержать воду, которая может погубить их всех. Лишь ступив на землю, он снова ощутил страх, поднявшийся вверх по ногам и бедрам и поселившийся в груди. Продолжай кормить ее, продолжай расчесывать ей волосы и рассказывать о мире, каким он был когда-то. Продолжай ее прятать. Не дай ей умереть.

________

Солнце почти опустилось за горизонт. Вода переливалась голубыми и оранжевыми сполохами. Дома и полузатонувшие мосты, днем покрытые пестрым рисунком солнечных бликов, поросшие растительностью и заселенные краснохвостыми ястребами и орлиными гнездами, утонули в сумраке.

Астер спустился с морской дамбы на землю. Открепил страховочный трос и поднял воротник пальто до ушей. На миг у него мелькнуло подозрение, что морскую дамбу, возможно, строили не для того, чтобы не допустить наводнения, а для того, чтобы люди не могли выбраться из города и оказались бы запертыми в нем, как в ловушке. Он повернулся и пошел домой кружным путем. Порылся в кармане и достал свернутый листок бумаги. Это была карта, которую нарисовала дочь; подписанная ее рукой, с ее рисунками и странными черточками, испещрявшими улицы Брука. Незнакомые слоги, названия предметов, латинские термины и категории животных – что все это значило? Где моя девочка? Карта вела в никуда.

Потом он заплакал.

Я не понимаю свою дочь и умру, если не смогу оградить ее от беды.

Однажды Астер встретил врача, поселившегося на заброшенном складе в нескольких кварталах от их дома. Шел после работы и увидел, как тот грелся у костра, разведенного в железной бочке. Врач сказал, что у него был брат, которого забрали во время облавы; врачом он стал много лет назад, пытаясь помочь брату – у того была опухоль мозга, влиявшая на речь и поведение. Вспоминая потерянного брата, он плакал.

Как-то вечером, в минуту отчаяния, когда Лайсве поздно вернулась домой и принесла нож, Астер снова отыскал того врача и попросил осмотреть дочь. Врач пришел и сел напротив нее на кухне.

– Куда ты ходишь, пока Астер на работе? – спросил он.

– Никуда. Я просто выдумываю истории, а потом рассказываю ему. У меня богатое воображение.

– Но откуда у тебя все эти вещи?

– Да они здесь валяются, в этом здании. Они принадлежали когда-то жившим здесь людям, и те их просто бросили.

– Ты слышишь голоса?

– Нет.

– А видишь что-то странное?

– Что именно?

– Что-то, похожее на сон, а не на обычную жизнь. Чего не бывает в реальности. Странное.

– Нет. Разве наша реальность не достаточно странная.

– Скучаешь по маме и брату?

Последовало долгое молчание. Астер смотрел на дочь; та опустила голову и взглянула на свои руки, несомненно, взвешивая в ладонях что-то невидимое – любовь.

– Нет. У меня есть Астер.

Обычная девочка, подытожил врач. Травмирована, как