О первых экзаменах в тылу немцев написал и врач Н.В. Попов:

«Из деревни Веретейка наш Первый батальон на лыжах прорвался через линию фронта, и тут нас обнаружили два «мессера».

– Воздух!

Батальон залег. Самолеты фашистов с бреющего полета палили по лыжникам. Лежишь в снегу беззащитный. Рядом с тобой возникают в сугробах дырки в пять сантиметров. Хватит по ноге или руке – поминай как звали! И первые раненые. Первые жертвы. Закипала злость в душе. Суровели характеры парашютистов. Налет ненужной лихости, который замечался сначала, быстро исчезал – предметные уроки войны усваивались моментально. То, что в Зуевке считалось трудным, теперь могло показаться светлым воспоминанием. Понять опасность человеку – значит лично, собственным ухом услышать «чмок», когда пуля впивается в дерево, и синичье «цвеньк», когда пролетает мимо.

Пересекли зимник. Откуда-то бил пулемет. Пули посвистывали над головами. Били, может быть, и не в нас. Десантники озирались, пригибались, суетились… Выходит, там, в Зуевке, в Монино, в Выползово, море по колено. А тут, на огневой черте, особый счет!..

В перелеске обнаружили немецкие кабели связи. Комбат И.И. Жук приказал:

– Пережечь!

Бойцы из роты Ивана Мокеевича Охоты зажгли термитные шарики и попортили ими линии. Куски кабеля стаскивали в лес – связь выводилась из строя капитально. В деле и страх забывался.

По лесу двигались на лыжах очень медленно. Особенно трудно было тем, кто тащил груз: мины, взрывчатку, плиты, станковые пулеметы… Волокуши цеплялись за кустарник, деревья, ломались напрочь. Беспомощными становились парашютисты в случае поломки лыж…»

«Наш взвод под командой В.Ф. Пархаева был в боевом охранении. В это время батальон пересекал торную дорогу, – пишет П.М. Черепов. – Нам приходилось быть впереди колонны, и с нами все время находился комиссар М.С. Куклин. На лесной поляне в чащобе встретились оборванные красноармейцы. Их было 7 человек. Оружия у них не было, кроме одного топора.

Комиссар расспросил их, кто они и откуда. А они, как малые дети, плакали. Очень худые, почти босые. Четверо суток минуло, как они убежали с заготовок дров. Грызли сыромятные ремни, жевали почки березы и пробирались к своим, к линии фронта.

Под Демянском есть топкое Попово болото, у сенобазы начинается. Мох и лишайник – ничего больше не растет. Там 16 подземных бункеров. Без окон. Без дверей. В них – пленные красноармейцы и командиры. Сотни и тысячи. Умирают, мертвых штабеля… Стаскивают крючками в угол лагеря. Гоняют пленных до Чичилова со снарядными ящиками на плечах, с патронами. Кто падает, пристреливают.

– Поделитесь едой, товарищи, помогите теплыми вещами! – распорядился Михаил Сергеевич.

У нас было запасное белье, теплые подшлемники, даже рукавицы кое у кого. По-братски ссудили. На курево набросились – страсть!

К нам подошли комбат А.Д. Вдовий и начальник штаба батальона Н.А. Оборин. С ними трое в гражданском. Позднее мы узнали – партизаны. Они расспрашивали пленных о лагере, о немецких укреплениях, об аэродроме, что действовал в Глебовщине под Демянском…

– Сопроводите товарищей к месту перехода! – приказал Вдовин нашему командиру взвода».

* * *

Штаб бригады и сопутствующие ему подразделения временно расположились в двух километрах южнее деревни Норы. Командиры, комиссары, политработники осмысливали боевые стычки, поведение лыжников внутри котла, в особых условиях, ночные вылазки и результаты разведок, причины первых потерь.

Трудности, возникавшие на каждом шагу, были много острее и серьезнее, чем предусматривалось в плане использования парашютистов за линией фронта. Нарушен график движения колонн в заданный район, а значит, и начало главной боевой операции. Болота, топи, густой лес – шесть-семь километров в сутки!.. Не слышно было и 204-й ВДБ, которая должна была входить в тыл восточнее десантников 1-й маневренной.

Мачихин и Тарасов с болью читали шифровку из штаба Северо-Западного фронта: «Ускорьте движение заданный район!» И еще с большей горечью подписывали ответ: «Движение крайне затруднено. Снег, густой цепкий лес. Темп движения – 10 километров в сутки». А ведь это в два раза медленнее задуманного. Это потеря внезапности, на которую строили расчет в Валдае в штабе фронта. И эта маленькая натяжка насчет десяти километров, как утешение себе и некоторое успокоение для штаба.

И еще скрытность. Разведывательные данные из 34-й армии, которая охватывала котел с востока и юго-востока, сигнализировали опасность: «В течение 10 дней отмечается перелет линии фронта на низких высотах 400–600 самолетов врага ежедневно». А в лесах под деревней Норы собралось около двух тысяч десантников 1-й МВДБ – не иголка в стоге сена!

Начальник штаба бригады Иван Матвеевич Шишкин, строгий майор тридцати шести лет от роду, требовал от начальника разведывательного отделения Федора Ивановича Тоценко:

– Карту оживите! Обстановку – на карту!

Командование МВДБ должно было знать все об окружении заданного района – Малое и Большое Опуево, Пекахино, Малый Заход, Жирково, Чичилово, Иломля, Гороховицы, Мелеча, подходы к аэродрому Глебовщины и рабочий поселок Демянск, где предполагалось нахождение главного начальства гитлеровцев из окруженной 16-й немецкой армии.

Федор Тоценко в свою очередь нажимал на командира отдельной разведывательно-самокатной роты Павла Федуловича Малеева:

– Скорее нужно прозреть! Засветить противника во всех его тыловых уголках!

В двух-трех километрах юго-западнее болота Невий Мох лежала речка Полометь с крутыми берегами, вся в льдах и заносах. Как укрепил ее враг? Где лучше и безопаснее пересечь ее?..

Силы всех разведчиков, бригадных и батальонных, были подчинены поиску удобных маршрутов движения к району сосредоточения десантников МВДБ-1 и ВДБ-204.

А тут и другая беда настигла лыжников за линией фронта: перебои в питании. Расчет на местное население и овладение немецкими складами не оправдался. Немцы сами снабжались с помощью транспортной авиации и, конечно, до крошки отбирали продукты у населения.

Михаил Павлович Пономарев из бывшего 4-го отдельного батальона так представляет это обстоятельство:

«Перед уходом в тыл противника нам выдали десятидневный сухой паек. Да разве удержишься в норме? Хватило, быть может, на неделю. Недоедать начали, а там пришли и совсем голодные дни. Кроме снеговой воды и березовых почек, не было ничего. Раз, помню, натолкнулись на туши лошадей, убитых, вероятно, осенью 1941 года. Отрезали мелкие кусочки, надевали на шомпола и на костерках жарили шашлыки. Полусырое, несвежее мясо – сойдет! За время, сколько пришлось быть в тылу врага, ни разу не ночевали под крышей – все в лесу. Выроем яму в снегу до земли, накидаем сучьев с елки, сверху – плащ-палатку. Вот и ночлег на пустой желудок!..»

«В нашем взводе да, считай, и во всей роте во главе с командиром Иваном Александровичем Гречушниковым люди отличались выносливостью и дисциплиной, – доносит до наших дней, как отклик далекой войны, письмо Петра Черепова. – У нас было строго с расходом питания. В НЗ у каждого по две плитки шоколада. Даже дольку его можно было использовать только с разрешения командира.