Эмметт и Мей погибли на месте за пультами управления. Они умерли вместе с остальными сорока двумя мужчинами и тремя женщинами, когда две тонны самолета превратились в огненный оранжево-красный гроб. По инерции огромный вал пламени летел вперед, разбрасывая обломки самолета еще на четверти взлетно-посадочной полосы. Пожарные атаковали огонь, но трагедия подошла к финалу. Вскоре почерневший скелет самолета был похоронен в океане белой пены. Люди в асбестовых костюмах зондировали дымящиеся останки, стараясь загнать внутрь желчь, которая поднималась к горлу, когда им попадались фигуры сгоревших людей.

Сарве в состоянии полного недоумения поднял голову и уставился на катастрофу. Сначала медики не могли установить, кто он. Затем один из них, опустившись перед ним на колени, рассмотрел его лицо.

— О Боже! — выдохнул он. — Это премьер-министр!

Сарве попытался ответить или просто сказать что-нибудь осмысленное. Но слова не прозвучали. Он закрыл глаза и с благодарностью погрузился в темноту, поглотившую его.

Включили огни прожекторов, и телевизионные камеры направили свои защищенные колпаками линзы на тонкие черты лица Даниэлы Сарве, когда она проплывала через море репортеров с безмолвной грацией ростра корабля.

Она задержалась в дверях коридора госпиталя не потому, что была напугана, а только для того, чтобы создать соответствующий эффект. Даниэла Сарве не просто вошла в помещение, она ворвалась, как тайфун. Вокруг нее существовала необъяснимая аура, вызывавшая восхищение и зависть женщин. Мужчин она просто покоряла. Мировые лидеры и пожилые государственные мужи часто становились в ее присутствии застенчивыми школьниками.

У тех, кто знал Даниэлу хорошо, ее холодное самообладание и твердокаменная уверенность вызывали раздражение. Но для основной массы людей она стала символом, почти образцом, который доказывал, что Канада не была страной простых лесорубов.

Независимо от того, выполняла ли эта женщина общественную функцию или спешила навестить своего раненого мужа в больнице, она всегда одевалась так, что была образцом тщеславной элегантности. Она скользила между репортерами, чувственная, но сохраняющая полное самообладание, в бежевом крепдешиновом платье с элегантным разрезом и жакете из натурального серого каракуля. Ее блестящие черные волосы волной ниспадали на правое плечо.

Хором прозвучала сотня вопросов, лес микрофонов протянулся к ней, но она спокойно игнорировала всё и всех. Четыре полицейских проложили ей путь к лифту госпиталя. На четвертом этаже главный врач сделал шаг вперед и представился как доктор Эрикссон.

Она взглянула на него, сдерживаясь, чтобы задать самый важный вопрос. Эрикссон ожидал этого и улыбнулся своей лучшей профессиональной улыбкой, вселяющей надежду.

— Состояние вашего мужа серьезное, но не критическое. У него содрана кожа на пятидесяти процентах тела, но нет никаких серьезных осложнений. На руки, где особенно высока утрата тканей, будет трансплантирована кожа. Несмотря на большое количество переломов, хирургические операции, выполненные бригадой специалистов-ортопедов, оказались успешными. Однако пройдет, возможно, четыре месяца прежде, чем он сможет подняться на ноги.

По его глазам она поняла, что он что-то не договаривает.

— Можете ли вы пообещать мне, что к тому времени Шарль будет как новенький?

Загнанный в угол, Эрикссон был вынужден сказать:

— Должен признаться, что премьер-министр будет постоянно прихрамывать.

— Полагаю, что у вас это называется незначительным осложнением?

Доктор посмотрел ей в глаза:

— Да, мадам, я так называю это. Премьер-министру здорово повезло. У него нет крупных внутренних травм, функции мозга и тела не нарушены, а шрамы, в конце концов, исчезнут. В самом худшем случае ему потребуется трость.

Он удивился, когда ее губы растянулись в улыбке.

— Шарль с тростью, — сказала она циничным тоном. — Боже, это бесценно.

— Прошу прощения, мадам?

«Прихрамывание будет стоить двадцати тысяч голосов», — вот ответ, который возник у нее в голове, но с легкостью хамелеона она изобразила выражение озабоченной жены.

— Я могу его увидеть?

Эрикссон кивнул и провел ее к двери в конце коридора.

— Еще не кончилось действие обезболивающих препаратов, введенных во время операции, поэтому у него может быть не совсем ясная речь. В дополнение к этому он может ощущать боль, прошу вас по возможности сократить свой визит. Служащие на этаже приготовили для вас соседнюю палату, если вы пожелаете быть рядом с ним во время его выздоровления.

Даниэла отрицательно покачала головой.

— Советники моего мужа полагают, что мне лучше находиться в официальной резиденции, где я могу оказывать содействие в выполнении обязанностей от его имени.

— Понимаю.

Он открыл дверь и отступил в сторону. Возле постели стояли врачи, медсестры и полицейский крайне свирепого вида. При ее появлении все отошли.

Запах антисептиков и вид незабинтованных красных рук Сарве вызывали тошноту. В течение минуты она колебалась. Он узнал ее через полуоткрытые глаза, губы искривились в попытке изобразить улыбку.

— Даниэла, — произнес он слегка дрожащим голосом. — Прости, что не могу обнять тебя.

Впервые жена увидела Сарве беззащитным, без брони его гордости. Она никогда раньше не считала его уязвимым и не могла связать переломанное, неподвижное тело на кровати с тщеславным человеком, с которым прожила десять лет. Восковое лицо, искаженное болью, не было тем лицом, которое знала Даниэла. Словно она смотрела на незнакомца.

Неуверенно она подошла к кровати и нежно поцеловала его в обе щеки. Затем убрала спутанные седые волосы у него со лба, не зная, что сказать.

— Твой день рождения, — произнес он, нарушая молчание. — Я пропустил твой день рождения.

Она смущенно взглянула на него.

— Мой день рождения через несколько месяцев, дорогой.

— Я хотел сказать, что не купил подарок.

Она повернулась к доктору.

— В том, что он говорит, нет никакого смысла.

Эрикссон отрицательно покачал головой.

— Действие анестезии.

— Слава Богу, что пострадал я, а не ты, — глухо произнес Сарве. — Моя вина.

— Нет, нет, ты ни в чем не виноват, — спокойно ответила Даниэла.

— Дорога обледенела, снег запорошил ветровое стекло, я ничего не видел. Слишком резко пошел на поворот и нажал на тормоза. Ошибка. Потерял управление…

Теперь она поняла.

— Много лет назад он попал в аварию, — объясняла Даниэла Эрикссону. — Погибла его мать.

— Ничего необычного. Разум под действием лекарственных средств часто возвращается к прошлому.