Повернувшись, он пересек двор и, поднявшись по ступеням, подошел к дверям замка. Тут у него по спине вновь побежали противные мурашки. Он увидел ряд факелов, вот только вставлены они были в железные канделябры, выполненные в виде человеческих рук, причем сделаны они были так искусно, что казались настоящими. Не удержавшись, Морис даже постучал по одному канделябру, но рука осталась неподвижной. А вот дверь – нет. Она сама собой распахнулась перед стариком.

– Ау! – позвал Морис, вглядываясь в полумрак. – Есть кто дома?

Эхо его голоса разлетелось по огромному залу. Откуда-то из глубины замка раздавались еле слышные звуки клавесина. Похоже, решил Морис, дома все же кто-то есть.

Переведя дыхание, Морис собрался с духом и пошел по залу.

– Простите меня, – воскликнул он. – Я не хотел вот так вторгаться без приглашения, но мне нужно где-то укрыться от бури. Эй?

Через высокие окна в зал струился слабый свет, так что можно было разглядеть интерьер. Заметив вешалку, Морис снял шляпу, плащ и повесил сушиться, после чего пошел дальше. Он смотрел только перед собой, поэтому не заметил, что, стоило ему повернуться к вешалке спиной, та ожила и стряхнула снег с его плаща и шляпы – совсем как собака, выбравшаяся из воды.

Стоявшие на столе большой канделябр и причудливо украшенные часы тоже не привлекли внимания Мориса. Стоило ему пройти мимо, как канделябр медленно повернулся и поглядел вслед человеку.

– Ты что творишь? – прошептали часы. Канделябр вывернул шею еще больше. – Прекрати!

Подсвечник тут же замер, но вовсе не потому, что послушался часов. Он замер, потому что Морис, услышав тихий шепот, резко обернулся.

Мучительно долгое мгновение старый мастер смотрел на часы и канделябр, потом подошел к столу, взял канделябр в руки и принялся рассматривать. Повертел так и этак, перевернул вверх ногами, покрутив вправо, влево, и наконец легонько постучал по нему пальцем. Звяк, звяк, звяк. В конце концов Морис, очевидно, решил, что канделябр вполне себе обычный, поставил его на стол и пошел дальше.

Он не видел, как канделябр держится за голову и трет лоб, не обращая внимания на негодующий шепот часов: «А я тебе говорил!»

Морис продолжал свое путешествие по замку. В центре огромного фойе располагалась ведущая на второй этаж массивная лестница. Морис миновал лестницу едва ли не на цыпочках: в этом огромном замке он чувствовал себя незваным гостем. При виде развешанного на стене оружия всевозможных видов, форм и размеров у Мориса чаще забилось сердце. Кто бы здесь ни жил, он понимал толк в геральдике. Морис прошел мимо нескольких закрытых дверей и наконец оказался перед двойными позолоченными дверями, створки которых сами собой перед ним распахнулись. За дверями, насколько мастер сумел разглядеть в полумраке, простирался огромный бальный зал. В зале тут и там валялись давно сгнившие остатки праздничного убранства; приглядевшись повнимательнее, Морис вздрогнул, заметив наскоро починенное окно.

Поежившись, мастер повернулся спиной к залу. От этого места веяло какой-то безграничной печалью. Этот зал предназначался для веселья, но превратился в обитель отчаяния и грусти. Возвращаясь обратно в фойе, Морис гадал, что же здесь случилось, почему бальный зал стал таким. Наконец он пожал плечами, точно это помогло бы прогнать охватившую его меланхолию, и вдруг краем глаза заметил какое-то движение.

Морис подпрыгнул от страха, не в силах вздохнуть, но уже в следующий миг с облегчением перевел дух, поняв, что смотрит на свое отражение. На стене висело разбитое зеркало, в центре которого зияла дыра, словно кто-то ударил по нему кулаком. Из-за дыры зеркало искажало отражение Мориса. Он посмотрел на себя: морщины под глазами стали глубже, нос съехал влево. Морис поднял руку и дотронулся до щеки, словно желая проверить, действительно ли это оптический обман или его лицо и впрямь так изменилось.

Тут Морис услышал потрескивание огня в камине – где-то совсем рядом. Повернувшись, он увидел приоткрытую дверь, а за ней – теплый свет. Старый мастер посмотрел на свои руки – они все еще дрожали после того, как он увидел зловещее зеркало. Не раздумывая ни секунды, он вошел в комнату. Там действительно жарко горел огонь, да какой! Тут имелся огромный, богато украшенный камин.

– О-о-о, так-то лучше, – пробормотал Морис, подходя к камину и протягивая к огню озябшие руки. – Как хорошо…

Когда его грудь и руки согрелись, он повернулся спиной к камину, и глаза его округлились от изумления. В комнате с камином имелась еще одна дверь, ведущая в другую комнату. Там стоял длинный, красиво накрытый стол, буквально ломившийся от яств – судя по ароматам, ужасно вкусных. У Мориса забурчало в животе.

Оглядевшись, дабы удостовериться, что поблизости нет других гостей, и никого не обнаружив, Морис покинул комнату с камином и перешел в комнату, где стоял накрытый стол. В животе у него снова заурчало. Безусловно, ему не следовало есть без приглашения… но он не справился с собой. Отломил от огромной буханки краюху хлеба, отрезал толстый кусок сыра от еще более массивной сырной головы.

– Вы не против… если я немного перекушу? – обратился мастер к невидимому хозяину этого великолепного ужина. Из-за того, что он говорил с набитым ртом, слова звучали неразборчиво. Он оглядел стол, ища, чем бы запить еду, и его взгляд остановился на изящной фарфоровой чашке, полной янтарно-желтой жидкости. Морис уже подносил чашку ко рту, как вдруг…

– Мама велела мне не шевелиться, чтобы вас не напугать.

Морис едва не выронил чашку. Неужели она только что с ним заговорила?

– Извините.

Морис вскрикнул. Очевидно, чашка, сделанная из фарфора… полная чая… чашка, которой полагается быть просто чашкой, говорила с ним. Причем дважды.

В следующий миг Морис сделал то, что обычно делает человек, столкнувшийся с говорящей чашкой: повернулся и побежал к выходу. Сдернув с вешалки шляпу и плащ, он поклонился – хорошие манеры пересилили охвативший его страх.

– Спасибо! – пробормотал он, обращаясь к темному залу. – Не знаю, как и благодарить вас за гостеприимство… и доброту.

Потом, сочтя, что приличия соблюдены, старик выскочил за дверь и помчался к конюшне.

В одном из стойл обнаружился Филипп, спокойно жующий сено. При виде вбежавшего в конюшню хозяина конь нервно переступил большими ногами. Перекинув вожжи через голову Филиппа, Морис вывел коня из стойла, горя желанием поскорее убраться из странного замка, но, когда он шел обратно к воротам, на глаза ему попалась колоннада, за которой цвели розы. Он ведь обещал Белль привезти розу. Почему-то ему казалось очень важным выполнить это обещание.

Морис остановился, успокаивающе похлопал Филиппа по шее и вошел в сад. Ни человек, ни конь не заметили на вершине колоннады большую темную фигуру. И уж конечно, ни один из них не заметил, что у сидевшего на колоннаде есть хвост и острые клыки.

– Пусть ты и не красная, – сказал Морис, выбирая из сотен цветов самую красивую розу, – но и ты подойдешь.