лица, быстро произнес:

— Да, конечно! Очень красиво! И так ловко. Вы…

Шеф мотнул головой, тихо произнес, нежно и трепетно погладив фигурку.

— Пять лет собираю…

Повисла неловкая пауза. Матвей напрягся, но решил удержать свой язык от болтовни, уж очень все происходящее было тягостно. Видимо, он принял правильное решение — судя по упорному молчанию до этого столь болтливого Серого.

Через несколько секунд шеф очнулся от своих мыслей, потянулся и вновь глянул на Матвея.

— Значит, вы — актер? Мне Сергей Иванович рассказал… а к нам какими судьбами?

Матвей посмотрел на Серого. Тот едва заметно пожал плечами. Матвей вздохнул и покорно, но несколько косноязычно объяснил.

— Актер… и немножко режиссер… В Москве для меня работы сейчас нет, а тут родители… друзья…

Шеф резко встал, прерывая бормотание Матвея. Это был так неожиданно, что и Матвей, и Серый одновременно вздрогнули. Шеф блеснул на них глазами, снял со спинки стула модный в прошлом московском сезоне клубный пиджак и одним ловким движением надел его. Встал за стулом, опираясь на него руками.

— Я знаю вашего отца… он с моим батей на одном заводе работал… когда-то.

Он пристально и ожидающе смотрел на Матвея. Матвей сглотнул и беспомощно огляделся. Поднял взгляд на шефа и, совсем уж жалобно пролепетал:

— Да… мне папа, кажется, рассказывал… — хотя был готов отдать руку на отсечение, что лицо шефа ему было абсолютно незнакомо. И даже если шеф был полная копия своего отца, среди его знакомых он, как ни напрягался, не мог вспомнить никого хоть немного на него похожего.

Шефа, кажется, удовлетворил невнятный ответ Матвея. Он начал расхаживать перед ними, заложив руки за спину. Резко задавая вопросы, мельком глядел в лицо Матвея. Допрос, — догадался тот.

— Ну… и как вам у нас?

— Э-ээ… да все вроде по-старому…

— Сергей Иванович вам рассказал наши правила?

— Д-да!

— Вы осознаете всю меру вашей ответственности?

— Да!

Вот тут-то вредный характер Матвея и дал о себе знать. Уж очень это все его раздражало. Он вскочил, вытянул руки по швам и, глядя пустым взглядом перед собой, гаркнул:

— К суду не привлекался! В местах лишения свободы не находился! В связях, порочащих советского человека, не состоял!

Серый испуганно, открыв рот смотрел на Матвея. Шеф остановился и пристально посмотрел в его лицо. В наступившей тишине стало слышно тиканье часов на стене. Неожиданно шеф расхохотался. Он упал в кресло и, глядя снизу вверх на Матвея, снял галстук. Все еще смеясь, махнул ему рукой. Матвей неуверенно сел. Шеф вытер повлажневшие глаза и с улыбкой проговорил:

— Да уж… простите меня — перегнул. Я ведь в операх десять лет прослужил. Вот и осталась видимо… привычка. Меня и списали по профнепригодности — выгорела психика.

«Догадываюсь почему», — мелькнуло в голове Матвея. Шеф меж тем продолжал:

— Врачи посоветовали хобби какое-нибудь освоить — для успокоения и расслабления. Дочь обучила искусству оригами и вот увлекся же! Извините!

Он успокоился, расслабился и развалился в кресле. Былого напряжения как не бывало. Даже сидящий рядом, упорно молчащий Серый ощутимо расслабился. Шеф с улыбкой смотрел на Матвея. Все, казалось, разрешилось мирно и к обоюдной симпатии, но что-то жесткое в глазах шефа не давало Матвею так же погрузиться в эту всеобщую эйфорию. Не в силах выдержать наступившую паузу, наполненную непонятными намеками, пробормотал:

— Это вы меня извините… находит на меня иногда…

Шеф поднял руку.

— Все нормально! Сергей Иванович отведет вас в отдел, а Татьяна Петровна введет в курс дел и, если вы готовы — завтра можете приступать к работе…

Он посерьезнел и пододвинул к себе белую папку. Аудиенция была окончена. Это стало понятно и по тому, что Серый быстро и беззвучно встал. Матвей вскочил следом. Почти синхронно они развернулись и пошли к выходу. Около двери их остановил голос шефа. Они развернулись, вопросительно глядя на него.

— Матвей! Я вас попрошу! — он провел по своему, чисто выбритому подбородку, — сбрейте вы это… Удачи!

Они выдохнули и вышли в коридор. Матвей остановился и в упор посмотрел на Серого. Тот отвел глаза и тихо, уважительно сказал:

— Ну ты, блин даешь! Артист…

Часть вторая

Я пропал, как зверь в загоне.

Где-то люди, воля, свет,

А за мною шум погони,

Мне наружу ходу нет.

Борис Пастернак

Глава 1

Матвей очень любил водить автомобиль. Ему нравилось единение с этим куском металла, пластмассы и резины — мечтой любого мальчика и мужчины о собственной свободе, которую так удачно воплотили отцы автомобилестроения. Матвей представлял себе, что подобное чувство ощущает всадник, на норовистом и сильном скакуне.

Сугубо городской житель, ни разу не сидевший в седле, он с завистью смотрел в исторических фильмах, как мускулистые и брутальные воины управлялись своими конями… или лошадьми — не суть важно. Матвей часто представлял себе — он, сильный и уверенный в себе, с багровым плащом на плечах, придерживая на боку саблю, мощным движением вспрыгивает в седло, выпрямляется и бьет коня в бока. И рвется вперед, управляя им уверенной рукой.

К великому сожалению Матвея время всадников прошло, а те лошади в парке, на которых катался маленький Антошка, не внушали ему того трепетного чувства, какое вызвал, например, Медный всадник — памятник Петру на Сенатской площади в Питере. Помнится, первая встреча с ним на провинциала Матвея произвела неизгладимое впечатление.

Выиграв очередную, уже и не вспомнить какую, школьную олимпиаду, Матвей был награжден поездкой в такой далекий и еще советский Ленинград. Вместе с такими же десятилетними умниками он был погружен на поезд, снабжен пакетом с едой, некоторым количеством денег и отправлен в первую его самостоятельную поездку.

Боже мой, какое это было время! Первоначальный страх — так далеко без мамы и папы, прошел сразу же в компании таких же гопников. Родилось тысяча интересных и захватывающих дел. Руководители группы, педагоги из разных школ, сбивались с ног, вытаскивая нас из купе, где пьяные дембеля пели, не всегда понятные, но весёлые матерные песни. Разыскивали нас в самый разгар игры в прятки — ах! какой простор для этого представляет плацкартный вагон, населённый добрыми и отзывчивыми попутчиками. И какой веселый сумбур в их существование вносят десяток энергичных десятилеток. Ну а самое, конечно же, интересное, это — страшные истории, в темном полуспящем вагоне, бередящие первобытный страх в нежных детских душах…

Потом был галоп по достопримечательностям осеннего Питера, впечатление от которого слились