Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глаза Маргерит становились все больше. Пришло осознание случившегося.
— Боже мой, дочка. Как поверить в это!
Она охватила лицо Джулии теплыми ладонями. Ее глаза сияли.
— Ведь это настоящее чудо, не так ли? — прошептала Джулия.
— Не плачь, дорогая. А то я тоже расплачусь.
Пока такси неслось по Пимлико-роуд, они сидели, обнявшись. Затем отпустили друг друга и улыбнулись, словно деля между собой тайну.
Слеза сползла по щеке Маргерит. За ней другая.
Джулия проглотила комок в горле, взяла руку матери и сжала ее.
— Ты видела весь вечер? — Мать нашла платок в сумке и промокнула глаза. Она засмеялась: — Не могу поверить, что ты уже несколько часов можешь видеть. Какую радость ты, должно быть, испытывала!
— Я ничего не хотела говорить, пока не убедилась, что это надолго.
— Конечно, надолго. — Мать схватила дочь за плечи, в ее взгляде читалась решительность.
Джулии показалось, что она смотрит в собственные глаза, в ту же синеву драгоценного камня. То же твердое желание идти вперед несмотря ни на что... но теперь в них была радость от исполнения долгожданной, невозможной мечты.
К ней вернулось зрение!
— Джулия, как несправедливо, что все эти годы ты не могла видеть, — упорно твердила мать. — И ведь ни одна косточка твоего тела не изменилась.
При этих словах Маргерит Джулия заметила за окном такси какое-то резкое движение. Они стояли перед светофором в Белгравии.
Прежде чем кто-либо в такси смог понять, что происходит, раздался выстрел, направленный в замок двери рядом с Маргерит. Пуля пролетела через машину и вылетела со стороны Джулии, пробив металл и разорвав ткань. Зловоние горячего металла наполнило воздух, дверь распахнулась настежь.
Все в такси замерли от страха. Сердце Джулии колотилось. Она схватила руку Маргерит и потянула ближе к себе, потому что пистолет теперь был направлен на них. Одетый в черное человек, чье лицо было скрыто лыжной маской, переводил свое оружие с них на таксиста и обратно, тем самым безмолвно предостерегая от лишних движений. Глаза таксиста были полны ужаса.
Человек с пистолетом один раз кивнул, одобряя их повиновение. Затем схватил вюиттоновскую сумку Маргерит, резко открыл ее одной рукой и вывалил содержимое прямо на асфальт. Из нее выпал пакет в оберточной бумаге, полученный Маргерит в театре.
Человек снял с нее кольца, сорвал часы, подобрал пакет и бросил все в сумку.
Потянулся к изумрудным серьгам.
Маргерит вдруг пришла в себя.
— Нет! — воскликнула она. Гневный румянец вспыхнул на ее щеках. — Только не серьги!
Взгляд Джулии за темными стеклами застыл от ужаса.
— Мама, отдай их!
Перепуганный водитель прохрипел с переднего сиденья:
— Не сопротивляйтесь, мэм.
Но на лице Маргерит была та решимость, которую Джулия помнила с детства. Мать не отдаст эти серьги — драгоценный подарок тестя Даниэла Остриана в день ее свадьбы.
Человек схватился за левую серьгу.
— Я сказала — нет! — Маргерит вцепилась в его запястье.
Джулия сделала быстрое движение, чтобы сдержать ее:
— Мама! Делай, как он говорит!
Человек с пистолетом ударом отбросил Джулию назад. Боль пронзила плечо.
Неожиданно Маргерит схватилась за его маску. Внезапным движением грабитель оттолкнул ее. Маска осталась в руках Маргерит.
Джулия замерла. Человек с пистолетом оказался женщиной. Она не пользовалась губной помадой и косметикой, чтобы кто-нибудь не заметил их в прорезях маски. У нее были короткие черные волосы и черные глаза, которые прищурились, просчитали и приняли решение...
И она выстрелила прямо в грудь Маргерит.
В тихой лондонской ночи раздался крик Джулии: «Мама!» Грабительница ловко, как на шарнирах, повернулась и выстрелила в лоб водителю. Кровь забрызгала потолок, сиденья, Джулию, убийцу, жертв. Крови было так много, что она залила все, включая лампу на потолке, придав всему вокруг отвратительный бледно-розовый цвет.
Потеряв голову, Джулия рванулась к грабительнице. Она схватила женщину руками за горло и ощутила такую ярость, что поняла, что сможет убить.
Но грабительница оказалась быстрой и необычно сильной. Она ударила пистолетом Джулию снизу в челюсть. Боль пронзила голову Джулии раскаленной ослепительно-белой молнией. Оглушенная, она упала на спину. Она не могла двигаться. Обезумев, она смотрела, как кровь потоком выливается из груди матери и заливает серебристое платье ужасным ало-красным цветом. Водитель упал на переднем сиденье, и, судя по тому, что затылок был снесен пулей, был мертв.
— Мама! — умоляла Джулия. — Держись!
Убийца выбросила сумочку Джулии на улицу, схватила ее правую руку и сорвала кольцо с александритом, которое дед подарил ей в день дебюта. Ярко-зеленый камень выпорхнул из такси, как перепуганный светлячок.
Взгляд Джулии сосредоточился на кольце.
Слабость овладела ею. Она яростно заморгала, пытаясь сдержать тошноту. Она должна запомнить лицо этого чудовища — дугообразные брови, впалые щеки, короткие, черные как смоль волосы, холодные глаза...
Головокружение выбило ее из колеи. Она ловила ртом воздух, стремясь прийти в себя.
Но с ужасающей быстротой холодное, чернильно-черное море обрушилось на нее со всех сторон, стирая свет вслед за собой. Джулия ощутила в мозгу странный, почти тошнотворный запах. Тот самый, который она почувствовала в туалетной комнате, когда, наконец, посмотрела на собственное лицо...
Мучительный стон вырвался из ее груди. Она понимала, что происходит, и сжала кулаки, пытаясь остановить это.
Один миг, и она ослепла. Свет — жизнь — исчез.
* * *
Все это заняло какие-то секунды. Мать тяжело дышала. Пыталась говорить, но только задыхалась от этого.
— Мама!
Как только шаги грабительницы затихли в ночи, Джулия быстро зашевелилась. Она нащупала рукав пальто матери. Затем ее лицо. Гладкую кожу...
И горячую, липкую жидкость.
Ее пальцы неистово обследовали щеки, рот, подбородок и шею матери. Кровь сочилась изо рта Маргерит и стекала по шее к плечам. Она захлебывалась собственной кровью.
— Мама! Нет!
Она притянула мать ближе к себе и стала убаюкивать, как ребенка.
— Помогите! Помогите кто-нибудь! — кричала она в ночь. — Позвоните девять-один-один! Помогите!
Горло матери пульсировало и сжималось, словно внутри бился маленький зверек.
Мама не должна умереть. Это невозможно. Сама мысль об этом невыносима.