– Добро пожаловать на станцию Драгоценной Дороги, – произнес медведь, снимая с себя шкуру. – Да уж, недолгая у меня этой зимой получилась спячка.

У Эба хватило сил только прошептать: «Что такое Драгоценная Дорога?» – после чего он разинул рот, глядя на дородное, круглолицее существо с остроконечными ушами. Повесив на поручень косматую темно-коричневую шубу, подбоченившись и выпятив живот размером с бочонок, оно окинуло человека и пса взглядом больших темных глаз.

– Хо! – произнес этот страшила, приглаживая широкой ладонью всклокоченные волосы. Из них торчала пара ярких павлиньих перьев. – Дорога, которую еще называют: «С ветерком». Вы разбудили меня, зимой мы всегда закрываемся на два самых холодных месяца. Я – смотритель станции Криволесье. А вы кто такие?

Стену, возле которой они стояли, со скрежетом пронзили три изогнутых костяных лезвия. Эб отскочил. Клыки прототвари глубоко вонзились в дуб. Концы их, до того острые, что казалось – над ними кто-то хорошо поработал с точильным кругом, чуть не задели смотрителя станции. С криком «Хо-хо!» эльф Гаргантюа отскочил.

– Я говорил, говорил! – рявкнул пес, когда клыки исчезли. – Это тебе не какая-то шавка – прототварь самого Бардо Тодола! Кстати, малый, ты успел разглядеть, на кого она похожа?

– Да, – сказал Эб. – Я не очень уверен, но, по-моему, на волка.

– Та-ак… – протянул пес. – Протоволк, говоришь?

Взяв свою шубу, Гаргантюа спрыгнул в квадратное углубление лифта.

– Давайте сюда, что ли, – позвал он. – Спустимся пониже.

Когда Эб с Нобби последовали его примеру, весь зал станции, невероятным образом угнездившейся в стволе вполне обычного с виду дуба, опять содрогнулся от удара.

– Скоро прорвется внутрь, – заметил эльф, широкой пятерней налегая на рычаг, отчего платформа с гудением пошла вниз. – Говорите, протоволк Тодола? Так почему он гонится за вами?

Эб растерянно пожал плечами, а пес ответил:

– Не глупи, Гагра. Мог бы и догадаться уже…

– Как меня назвала маленькая собачка? – удивился толстяк. – Откуда она знает… – он вдруг опустился на колени и приблизил лицо к морде пса. – Хо… хо… – задумчиво пробормотал Гаргантюа после паузы и добавил, выпрямляясь: – Глаза!

– Во-во, – польщенно сказал пес и сел на задние лапы.

– Гагра узнает эти глаза… – продолжал бормотать эльф.

– Именно. Глаза – зеркало души.

– Эти знакомые, хитрые, бегающие глазки с желтыми зрачками, эти мокрые, как недожаренная яичница, эти тусклые глазенки…

– Хватит! – рявкнул пес. – Что за шуточки?

– Большой Кастелян! – взревел толстяк, обхватил пса обеими руками и закружился так, что платформа качнулась. – Могучий Кастелян проснулся! – радостно ревел он, обнимая пса. – Он опять со старым Гагрой!

Эб, уже и сам сообразивший, что произошло, чья душа вселилась в тело песика Нобби, одним глазом посматривал на них, а другим разглядывал окружающее.

Пол станции остался вверху, они опускались вдоль четырех длинных штанг, а вокруг тянулись темные ярусы, заполненные механизмами непонятного предназначения. Между толстыми столбами вращались массивные колеса, из невидимых отверстий выстреливали струи пара, что-то гудело и равномерно лязгало.

– И это все находится под Кривым лесом? – тихо произнес Эб.

Эльф по имени Гаргантюа и по прозвищу Гагра услышал его. Отпустив Кастеляна, он повернулся к Эбвину. Торчащие из черных смоляных волос павлиньи перья покачивались в потоках воздуха, зеленый комбинезон, со штанин которого по бокам свисала длинная бахрома, туго натягивался на животе. Обут эльф был в мягкие мокасины, на шее его висели бусы из перламутровых ракушек. Уши вытянутые, остроконечные, будто в детстве Гаргантюа подвесили за них сушиться, защемив прищепками на веревке, да и забыли снять.

– С собакой Гагра разобрался, – произнес смуглолицый толстяк, теребя пальцами круглое золотое кольцо в левом ухе. – Теперь ты, человек. Кто таков?

– Да, – подал голос Кастелян, усаживаясь. – Мы так и не познакомились. Тебя как звать, малый? Откуда ты? И что делал в моем замке вместе… вместе с этим псом?

Пока Эб рассказывал, откуда он и что делал в замке вместе с Нобби, лифт остановился. За это время сверху несколько раз доносилось протяжное эхо грохота – протоволк пытался прорваться на станцию.

– Плохи дела, – Гагра спрыгнул с платформы. – От твари так просто не убежишь.

Ярусы широкой спиралью поднимались вокруг, лязг звучал со всех сторон. Сквозь дымный полумрак Эб различил большие круглые двери, к которым устремились Гагра и Кастелян. Боясь отстать, Эбвин побежал за ними.

* * *

Тодол нахмурился.

Беглецы скрылись, остался лишь протоволк. Он раз за разом наскакивал на дуб, отбегал и таранил снова. Дерево тряслось.

Как же он мог забыть, что под Кривым лесом спрятана одна из станций Дороги! Конечно, очень скоро зверушка ворвется внутрь… Но где к тому времени будут враги?

Тот косматый, впустивший их на станцию Криволесье, – смотритель. Он знает, что делать дальше, а раз так, в ближайшее время беглецы не вернутся на поверхность…

Черный глаз обладал большой мощью, но даже он не мог заглянуть под землю. Догонит зверушка беглецов где-то там или они опять сумеют ускользнуть? Бардо оставалось только ждать, наблюдая за тем местом, где они могут появиться.

Тодол неторопливо обошел ложе. Позади был широкий стол, весь уставленный кувшинами и чашами. На куске холста лежали тельца семи дохлых крыс. Мимолетно глянув на них и улыбнувшись, Тодол достал из ящика стола большую пергаментную карту, вернулся и расстелил ее на полу возле сундука.

Карта была прямоугольной, узкая вертикальная полоска делила ее на две равные половины. За границами карты – лишь белое пространство, пустота, будто мир там заканчивался. Разноцветные пятна гор, озер и лесов, белая область на севере и зеленая на юге, океан, пустыня, горы… Тонкий пунктир показывал Дорогу. Там, где она пролегала под землей, пунктир был коричневым, а там, где выходила на поверхность, становился зеленым.

Нагнувшись, Бардо внимательно рассмотрел карту – и ощутил на себе взгляд.

Тодол медленно, очень-очень медленно выпрямился. Черный глаз смотрел на него, пристально и с такой ненавистью, что по спине Тодола побежали мурашки.

Какое-то время они в беззвучном поединке пялились друг на друга. Цепи звякнули, натянулись, книга качнулась и замерла. Мощь глухой ненависти, исходившей от нее, в конце концов заставила Тодола моргнуть и опустить голову. Именно потому, что книга становилась все сильнее, он и перестал скармливать ей золотистые кубики, пирамидой стоявшие в углу спальни.