тут его ждало разочарование: в 1470 г. его как православного отправили князем в Новгород на усиление «литовской партии». В строптивом городе-столице ещё одной «альтернативной Руси» прижиться ему не удалось: аккурат перед его приездом скончался инициатор его приглашения (князь в республиканско-олигархическом Новгороде был не наследственным правителем, а приглашаемым должностным лицом) архиепископ Иона, и «московская партия», подпитываемая из Москвы духовно и денежно, начала брать верх. Неудивительно, что, узнав о скоропостижной смерти брата, Михаил бросил Новгород и отправился в Киев. Вспоминать его добрым словом у новгородцев особых оснований не было: с него началось распространение в городе ереси «жидовствующих» (см. врез), а внезапный отъезд окончательно ослабил сторонников ориентации на Литву, и в решающей битве с московской ратью на р. Шелонь в июле 1471 г. они остались без квалифицированного военного руководителя.

Ересь «жидовствующих» начинается с «жидовина Схарии», прибывшего в Новгород в свите Михаила Олельковича. Судя по доносам, сторонники ереси, осуждённой на Соборе 1490 г., среди которых были как служилые люди, так и духовные лица, отрицали догмат о Троице, не признавали Xриста Сыном Божиим, осуждали поклонение кресту и иконам, уклонялись от постов и соблюдали субботу. Окончательно разгромлена после Собора 1504 г., вожди ереси казнены, рядовые участники разосланы по монастырям.

Хитрый Казимир тем временем воспользовался отсутствием Михаила и вероломно изменил статус Слуцкого княжества, превратив его в воеводство, напрямую подчиняющееся Великому князю, и посадив там наместником шурина покойного князя Мартина Гаштольда. Это вызвало не только приступ бешенства у Михаила, но и недовольство киевлян, однако Казимиру удалось настоять на своём; как отмечает хорошо информированный польский хронист: «Но наконец киевляне, боясь силы короля, смирились». Внешне смирился и Олелькович, но всё запомнил; как показали дальнейшие события, на память он не жаловался.

Чего они хотели?.

1480 г. оказался важнейшим в истории Восточной Европы. Хан Большой Орды (центрального «осколка» Золотой Орды) Ахмат, рассчитывая на поддержку своего союзника, литовского князя, идёт «усмирять» мятежную Москву. Казимир от нападения на восточного соседа воздерживается: его самого беспокоят союзные Москве крымские татары, опасающиеся, в свою очередь, амбиций хана. В результате Иван III освобождается от остатков ордынской зависимости (пока ещё вряд ли понятно, что навсегда); возможно, Михаил Олелькович и ряд других православных вельмож Литвы видят в этом свой шанс. Складывается заговор, помимо слуцкого князя туда входят его двоюродный брат Фёдор Бельский и двоюродный дядя Иван Гольшанский, а также князь Иван Глинский.

О целях заговора современники высказывали разные суждения. Софийская летопись полагает, что его участники собирались с обширными землями отделиться и присоединиться к Москве: «Того же лета бысть мятеж в Литовской земле: восхотеша вотчичи Ольшанский да Олелькович, да князь Фёдор Бельский по Березыну реку отсести на великого князя <Ивана III. – Авт.>». Другая точка зрения предполагает у князей стремление самим занять великокняжеский престол (с королевским в этом случае получалась более сложная и долгая история, т. к. польско-литовская уния пока была личной и автоматического соединения титулов не предусматривала). Часть комментаторов (например, видный литовский государственный деятель 1520‑х гг. Альбрехт Гаштольд) видят в этом попытку антикатолического переворота со стороны «православной партии»; другие усматривают лишь личные амбиции заговорщиков. Отдельным и крайне спорным остаётся вопрос о «руке Москвы»: была или нет, знал Иван III или не знал. Прямых доказательств нет, косвенные имеются «в обе стороны».

Сама идея была, прямо скажем, незамысловатой: планировалось убить Казимира во время свадьбы Фёдора Бельского, куда он был приглашен и подтвердил намерение явиться. Однако дело «вышло наружу»; по наиболее распространённой версии, о нём прознал старый недоброжелатель заговорщиков, киевский наместник Иван Ходкевич (помимо всего прочего понимавший, что ему, как сидящему «на отчине» Михаила Олельковича, в случае успеха предприятия несдобровать). Впрочем, есть версия, что доносчиком был брат Фёдора Бельского Семён, вероятно, зарившийся на родовое имение – крепость Белую на Смоленщине (во всяком случае, после провала заговора и поспешного бегства брата он её получил). Наконец, несколько источников связывают дело с одним из слуг Казимира, который якобы обнаружил в замке Бельского тайный склад оружия и сообразил, для чего оно предназначено; слуги Фёдора Ивановича под пыткой выдали господина.

Иван Фёдорович Xодкевич (ок. 1420 – ок. 1485 гг.) – сын киевского боярина Xодки (Фёдора) Юрьевича. Православный. С 1478 г. – староста луцкий, в 1480–1484 гг. – воевода киевский. 1 сентября 1482 г. попал в плен к крымскому хану Менгли-Гирею, напавшему на Киев и захватившему в плен большое количество людей. Умер в неволе на территории Крымского ханства.

…И что они получили

Бельский бежал прямо с брачного ложа, жену его потом долгие годы пыталась «выговорить» московская дипломатия, но тщетно: им отвечали, что она не хочет воссоединяться с мужем; Глинскому тоже удалось «утечь». Гольшанского и Михаила Олельковича судили. Интересно, что ни одного документа этого процесса ни в подлиннике, ни в копии не сохранилось; при этом современники, писавшие об этом деле, прямо или косвенно указывают, что их всё-таки судили. Как это могло выглядеть?

Судебная система Великого княжества Литовского в современном понимании этого слова находилась в стадии становления. В 1468 г. был принят Судебник, до этого применялись нормы «Русской правды», великокняжеских указов (привилеев) и обычаев. Все суды были сословными: гродские, они же за́мковые суды, для горожан, вотчинные – для зависимых крестьян, земские – для шляхты, копные рассматривали споры внутри крестьянской общины. Над всем царил великокняжеский суд, назначавшийся для разбора конкретных значительных дел. Действовал феодальный принцип суда равных: шляхтичей судили шляхтичи, горожан – горожане.

Из всего этого следует, что Казимир для суда над двумя князьями-гедиминовичами должен был назначить специальное судебное присутствие из состава высшей аристократии. Судя по всему, так и было сделано: Альбрехт Гаштольд указывает, что одним из членов суда был его отец Мартин, воевода Трокский (Троки – ныне Тракай), а до этого, как мы помним, Киевский. Видимо, доказательств было достаточно (по понятиям того времени, разумеется), а судьи были настроены вполне про-казимировски, и факт заговора не вызвал сомнений. В этом случае правовая традиция («Судебник» 1468 г. не касался вопросов охраны княжеской жизни) предусматривала однозначное наказание – смерть; князья Иван и Михаил были четвертованы 30 августа 1481 г. Однако же – и это подчёркивается некоторыми источниками – кара не коснулась семей казнённых (а могла бы, причём по закону), и в июле 1483 г. вдове Михаила княгине Анне была выдана специальная великокняжеская грамота, обязывавшая вассалов покойного продолжать служить, как прежде: «И мы на её жаданье <просьбу. – Авт.>, тым князем и бояром и слугам из их имений велели ей служити и послушными быти, как князю Михайлу служили