Музыка звучит теперь громче, но от этого не становится лучше. Владелец дома что-то готовит, оглушительно громыхая кубиками льда. Через пару минут он случайно поворачивает голову к двери, и ему приходится сделать над собой видимое усилие, чтобы не вздрогнуть.

— Какого черта?

Он уже успел избавиться от синих брюк от Прада — слишком узких в поясе, чтобы носить их теперь, когда уже ни на кого не надо производить впечатление — и натянул отличные свежевыстиранные спортивные штаны серого цвета. Расстегнул на груди сиреневую рубашку. В руке он держит тяжелый хрустальный стакан. На столе у него за спиной, рядом с полкой для ключей, стоит бутылка односолодового виски.

Мужчина издает какой-то звук, похожий на смешок.

— Это что, ограбление? — Он делает нарочито большой глоток виски. — Не туда попал, дружок. Не тот дом, не тот человек, а тебя ждет весьма и весьма печальный период в жизни.

На лице Хантера ничего не отражается.

Человек в тренировочных штанах начинает сомневаться, на мгновенье его охватывает беспокойство, словно заржавевшие нейроны — или же рудиментарный отросток другой, более старой и доброй души — велели ему быть осторожнее. И еще сообщили… что он уже видел этого человека раньше. Хантер замечает искорку узнавания и входит в кухню.

Хозяин дома начинает пятиться от него.

— Ты так…

Пуля входит в правое бедро над коленом. Пистолет оснащен глушителем, и выстрел производит меньше шума, чем сплюснутая пуля, которая проходит ногу насквозь и вонзается в кухонный шкафчик. Хантер оказывается рядом с хозяином раньше, чем тот успевает упасть. Падения не получается — тот просто оседает на пол, с грохотом ударяясь о другой шкаф.

Хантер дожидается, когда раненый на миг замирает, после чего ударяет его рукояткой по затылку. Затем берет ключи от дома с полки над кухонным столом. Выясняет, где располагается блок управления системой охранного видеонаблюдения — в кабинете на первом этаже, — и действительно записывает на жесткий диск все, что видит за пределами дома и внутри. Хантер вынимает диск. Если и дальше все пройдет так же гладко, получится, что его здесь никогда и не было.

Он выходит из дома через парадную дверь, запирает ее, прежде привалив к ней бесчувственное тело хозяина. Сделанный укол гарантирует, что тот в ближайшее время не очнется.

Хантер снова открывает ворота и пригоняет свою машину с ресторанной стоянки. Грузит вялое тело в багажник, приводит в рабочее состояние электронную систему на двери, включает систему безопасности. Затем спокойно выезжает на главное шоссе.

Уже через полмили он превращается в призрак, которого никогда здесь не было, который вовсе ничего не сделал.

— Вы уверены?

Я пожал плечами.

— Хейзел, я ни в чем не уверен. Как я уже сказал, это подслушанный разговор, участником которого я не был, и я предпочел бы, чтобы вы не спешили делать выводы. Я всего лишь подумал, вам следует знать, что я услышал.

Женщина напротив меня нахмурилась. Хейзел Уилкинс, вдова лет шестидесяти пяти, владелица трех отличных квартир с видом на океан в жилом комплексе «Океанские волны». Она была с головы до ног одета в вещи из бутиков, расположенных на Серкле, отчетливо видном с того места, где мы сидели, наслаждаясь утренним кофе — за одним из столиков, выставленных на улице перед рестораном «У Джонни Бо». Некогда светлые волосы моей собеседницы были пронизаны седыми прядями, однако она все еще сохраняла привлекательность.

— Повторите еще раз. Слово в слово.

Мне очень не хотелось начинать все сначала. Частично потому, что, несмотря на сорок минут энергичных занятий в спортзале, в голове до сих пор было нехорошо после вчерашних возлияний. Но главным образом потому, что разговор, на который я ссылался, был полностью вымышлен и я не мог в точности вспомнить, что сказал в первый раз.

— Подробности здесь неважны, — ответил я беззаботно, словно желая поднять нам обоим настроение. — Главное: и он, и Мари цепко держатся за правило «никаких переделок в этом сезоне». Как было все последние годы.

— Тони такой себялюбивый! — воскликнула Хейзел. — А она и того хуже. И даже опаснее. Они просто заболеют от расстройства, если кому-нибудь не нагрубят. Как мне это надоело, и как надоели они оба! Я владела здесь недвижимостью с самого основания. Они должны с этим считаться. Они должны считаться со мной!

— Уверен, они считаются, — сказал я, поднимая руку, чтобы подозвать официантку. Наша беседа уже затянулась. Мне пора отправиться в какое-нибудь другое место, подальше от прямых солнечных лучей. — Просто они привыкли вести дела по-своему, а людям трудно привыкать к чему-то новому. Соблюдая статус-кво, они чувствуют себя уверенно и уютно. Всем нужны веские причины для перемен.

Я мог бы до бесконечности цитировать эти надерганные из разных источников мантры, способствующие самосовершенствованию, но, к счастью, подошла официантка со счетом, хотя и не та, что нас обслуживала. Это, кстати, оказалась та же самая девушка, которая занималась нашим со Стеф столиком вчера вечером. Она явно заметила мое удивление.

— Передача смены, — пояснила она. — Или же Дебби попросту взорвалась. Никогда не знаешь наверняка. Здрасьте, — прибавила она, запоздало узнавая меня. — Уже вернулись? Надо выдать вам карту постоянного клиента.

— А такие бывают?

— На самом деле нет. Но, наверное, можно сделать нечто похожее. Например, прямо из салфетки с нашим логотипом.

— И какие льготы будут мне полагаться?

— Ну, точно не знаю, — призналась она. — Но сама карта будет внушать всем уважение.

Я протянул ей кредитку «Американ экспресс». Она скрылась в дверях ресторана.

— Вы часто сюда заходите, Билл? — поинтересовалась Хейзел, чуть приподняв бровь.

— Был вчера вечером, — пояснил я. — Мы со Стефани отлично попировали на балконе. А эта девушка нас обслуживала.

— Наверное, дела у вас идут просто прекрасно, если вы постоянно захаживаете в такое место.

— Вряд ли это можно назвать «постоянно». Вчера у нас была годовщина.

Она кивнула, и ее взгляд затуманился. Фил Уилкинс умер шесть лет назад, но не надо быть гением, чтобы понять: жена до сих пор по нему тоскует. Я пару раз встречался с Филом вскоре после нашего переезда во Флориду, и, несмотря на последнюю стадию рака, было очевидно, что у этого человека замечательный характер. Хейзел держалась по-прежнему бодро, однако чувствовалось, что она утратила смысл жизни. Она держалась ровно потому, что так полагается, а не потому, что не хотела расстраивать окружающих или ее волновало, что подумают о ней оставшиеся в живых. Как будто муж велел ей сидеть здесь и ждать, пока тот подгонит машину, но так и не вернулся, чтобы ее забрать.

Руки Хейзел лежали на круглом металлическом столике, как будто их положил кто-то другой. Я осторожно накрыл ее пальцы ладонью и сказал, как будто меня только что осенило: