причём у них, как и положено по уставу, был выставлен часовой-драгун. Люди же расквартировались за глиняными стенами фанзы, где принялись готовить пищу на разведённом прямо на земляном полу костре. Однако спокойно поужинать не удалось. С улицы вдруг раздался окрик часового и сразу же за этим загремели выстрелы. Драгуны повскакивали, расхватывая составленные в козлы винтовки и щёлкая затворами. Корнет Лбов, с криком: «Тревога! За мной!» в полный рост кинулся в проём двери, огибая задверную стенку, построенную суеверными китайцами «для защиты от злых духов» и тут же, словно наткнувшись на преграду, откинулся головой назад и опустился на порог. Ясно стало, что неведомые супостаты, напавшие на отряд, держат под прицелом освещённую изнутри светом костра дверь фанзы, да и окно, вероятно, тоже. В голове Кольцова мельтешили мысли: как следует поступить? Прежде всего — лишить противника хотя бы возможности безнаказанно выцеливать из темноты освещённых бойцов. Выбраться наружу, чтобы оказать помощь часовому. Дьявол! Да ведь на повозках пуды мелинита и детонаторы! Первая же пуля — и всё: от фанзы и всех, в ней находящихся останется лишь яма, на дне которой будет оседать кровавая грязь…

— Гаси костёр! Быстро! Быстро! Унтер! Ко мне! Подставляй спину, полезем через крышу! Тут же кто-то из ездовых опрокинул в костёр котелки с кулешом и чаем, трое драгун, пригнувшись, метнулись к дверному проёму и оконцу, где, не высовываясь наружу из-за стен, открыли отвлекающий неприцельный огонь. Подскочивший Будёный упёрся обеими руками в стену фанзы, подставил напряжённо полусогнутую спину и плечи. Воспользовавшись этим живым помостом, штабс-капитан дотянулся руками до тростниковой крыши и с помощью клинка принялся проделывать лаз наружу. Прогнившие вязанки тростника выдержали недолго, и минуты через три Кольцов уже, лёжа на стене, подтягивал за руку унтер-офицера. Спрыгнув с высоты под прикрытие двуколки с мелинитом, Кольцов и унтер оказались вне поля зрения нападающих. Однако было ясно, что открывать отсюда огонь в направлении вспышек вражеских выстрелов значило со стопроцентной вероятностью попасть под сосредоточенный огонь по повозке. В этом случае взрыв мелинита и гибель обороняющихся будут неизбежны. Смерть хотя и героическая, но совершенно бесполезная и глупая.

— Эх, ваше благородие, вот вы артиллерист, так хоть одну бы вашу пушечку сейчас сюда. А то одним вашим револьвером и моей винтовкой мы много не навоюем… Ясное дело, не японец лезет — хунхуз, а их, известно, только пушкой и напугать можно. Выследили нас, башибузуки косоглазые! Небось, думают, что в ящиках у нас невесть какие богатства запрятаны…

— Пушка, говоришь? Ну, пушка не пушка, но кое что у нас есть… Только их надо не пугать, а бить насмерть. Прикрытия у хунхузов, кроме темноты, никакого нет… Значит, орудийные гранаты сейчас были бы кстати: чтобы осколков побольше. Значит так, унтер, слушай приказ: сейчас хватаем ящик мелиниту, детонаторы Нобеля — и быстро тащим до той повозки, где телефонистское хозяйство погружено. А там твоё дело — рубить провод кусками аршина по полтора и мне передавать. Дальше уж моё дело. Понял?

— Так точно, ваше благородие! А зачем же провод-то кромсать? За него ведь спрос будет?

— Мой приказ, с меня и спрос. Там увидишь, зачем. Исполнять!

Вдвоём прихватили за верёвочные ручки зелёный ящик, сгибаясь, чтобы быть менее заметными для вражеских стрелков, поволокли к соседней двуколке. Укрывшись за нею, стащили наземь малую катушку провода и принялись за работу. Обмотав нарубленными драгунским клинком кусками провода с дюжину мелинитовых шашек и осторожно вставляя в них капризные нобелевские детонаторы, Кольцов разъяснил Будёному задачу:

— Вот что, Семён. Сейчас берём эти шашки, ты будешь подавать, а я — бросать. Грохоту будет как от пушки, гарантирую. А чтобы хунхузы попросту не разбежались, для того и нужен медный провод. При взрыве осколки от него разлетятся не хуже картечи.

Спустя минуту осаждающие фанзу хунхузы были ошеломлены раздавшимся поблизости от их укрытия взрывом. За первым последовали второй, третий, четвёртый… Обрывки меди на страшной скорости визжали в воздухе. Нападающим стало уже не до того, чтобы держать на прицеле дверь и окна фанзы, чем не замедлили воспользоваться осажденные драгуны: к взрывам добавились хлопки выстрелов русских винтовок. Маньчжурская ночь оглашалась воплями раненых бандитов, ржанием перепуганных взрывами лошадей, выстрелами. А над всей этой какофонией звучал смех офицера, который, вскочив на телефонистскую двуколку одну за другой принимал из рук унтера самодельные «проволочные бомбы» и раз за разом с размаха отправлял их в полёт туда, где только что сидели на своих позициях хунхузские головорезы…

* * *

Японская линия обороны располагалась на возвышенностях, тянущихся на версты поперек четырехверстного перешейка. Фланги этой позиции практически были упёрты в море и японские войска активно поддерживаются огнём артиллерии двух отрядов японских кораблей соответственно со стороны Ляодуньского, он же — Товарищества — и Корейского заливов.

К счастью, японцы при осаде Порт-Артура не считали нужным обращать внимание на оборудование бывших русских укреплений, давным-давно прорванных доблестными войсками микадо. Когда же, как гром с ясного неба, к расположившимся в капитулировавшей крепости победителям пришла весть о нежданном поражении Оку под Сандепу и развернутом русским главнокомандующим Гриппенбергом контрнаступлении, хвататься за голову было уже поздно. Пришлось генералу Ноги в стремлении хоть как-то постараться удержать завоёванное срочно принимать меры и к встречному продвижению главных сил своей армии на север, и к спешному переоборудованию прежних русских позиций. Ведь совершенно ясно: Гриппенберг — это не прежний нерешительный «Чёрный голубь» — Куропаткин, а от вдохновлённой победой под Сандепу и Янтаем армии «русских медведей» вполне можно ожидать столь же решительного наступления на Ляодунь.

Потому-то спешно набранные китайские землекопы вместе с японскими сапёрами под командой доблестных офицеров микадо, напрягая все силы, лихорадочно долбили заступами промёрзшую землю, связывая траншеями подновляемые люнеты и редуты и все три яруса старых русских окопов. Перед фронтом позиции устанавливалась колючая проволока в три ряда. Холмистая местность, прорезанная многочисленными промоинами, спешно очищалась от китайских деревенек и отдельных фанз. При этом деревянные балки и камень от снесённых строений японцы пустили на укрепление окопов.

Несколько слабее укреплялись Тафашинские позиции, но не в силу какой-то безалаберности, а исключительно из-за нехватки строителей и материалов. В связи с тем, что полевая армия ушла на Янтай с большей частью своей артиллерии и почти всеми станковыми «гочкисами»,