Базар закончился, как и начался, неожиданно. Передо мной в окружении массивных колонн и нагромождения безликих серокаменных строений вновь простиралась булыжная площадь с тем же самым беломраморным исполинским сооружением.

Что же делать?!

А вот что!

Я поднялся по ступенькам, повернулся задом к входу, передом к народу и заорал, что было мочи:

– Люди! Помогите! Кто-нибудь!!!

Смех. Удивлённые возгласы. Непонимающие физиономии. Многозначительные постукивания десятков пальцев по тупым лбам и заросшим вискам.

Внезапно солнечный жар с огненной крыши, обрушился на мою бедную голову, разрубая пополам. Колени подкосились, я рухнул на горячий мрамор, стиснул голову руками, собирая в единое целое. Кто-то что-то выкрикнул у меня над ухом и визгливо захохотал. Зной становился невыносимым. Краденая вода не принесла облегчения. Она лишь на миг приглушила боль, которая разрасталась теперь с новой силой, прорастая изнутри подобно гигантскому ядовитому плющу. Мутящимся взглядом я обвёл безумные лица, раззявленные рты, нацеленные на меня грязные указательные пальцы, и вдруг из этого бессмысленного паноптикума глянули на меня знакомые чуть раскосые глаза, от которых повеяло прохладой и свежестью.

– Магда! – Выкрикнул я, протягивая руки, чтобы задержать ускользающее спасение. – Магда! Магда!!!

Улица дымилась после взрыва. Всюду блестели осколки выбитого из витрин стекла. И среди разбросанных изувеченных тел – моё собственное, с залитым кровью лицом и слипшимися в косицы волосами. Я видел его откуда-то сверху, с правой стороны, словно наблюдал за происходящим из окна. Боли не было. Я вообще не чувствовал ничего, кроме холода. Люди метались, кричали на разных языках, и от чудовищной какофонии непонятных слов становилось ещё страшнее. Послышался вой сирен. На площадь въехали «скорые» и несколько полицейских машин. Бригада врачей с носилками обступили меня, озабоченно переговариваясь, трогали шею и запястья. Я пытался спросить, что со мной, но меня никто не слышал. Затем меня крайне осторожно погрузили на носилки, задвинули в «карету», на лицо надели маску, к руке прицепили рогатую капельницу.

Кадры замелькали, как в видеоролике. Остановка. Коридор. Белая палата. Врач в круглых очках на породистом мясистом носу. Отрывистые непонятные фразы. Мне холодно и страшно. Я хочу подняться и уйти, но тело меня не слушается, с губ не слетает ни единого словечка. Все выходят. Я остаюсь один – в маске, с капельницей, под казённым пахнущим хлоркой одеялом. И – звенящая белоснежная тишина…

Я открыл глаза. Лежу. Блаженное состояние невесомости. Правда, не могу понять, где я и как сюда попал. Здесь вкусно пахнет. Пирогами или свежим хлебом. Не казённой магазинной выпечкой, а настоящей домашней, только что вываленной на стол из пышущей жаром духовки… Как в детстве. Бабушка пекла и напевала… Но слова, как ни старался, я не мог вспомнить. Слишком давно это было… Я провёл рукой по лбу и нащупал влажную тряпицу. Вот откуда вожделенная прохлада… Я повернул голову. Моя кровать, или вернее сказать ложе, поскольку располагалось оно практически на полу, отделялось от остального пространства комнаты молочно-белой занавеской. Занавеска колыхалась в такт порывам знойного ветра, проникавшего из распахнутого окна, в котором стекла не было вовсе, лишь раскрытые решетчатые ставни.

Раздались шаги, и я увидел Магду. Она склонилась надо мной, тревожно блестя своими чуть раскосыми кошачьими глазами, улыбнулась и, приподняв за плечи, прислонила к моим губам стакан с водой. Мне сразу стало легко и радостно. Вода и Магда. Что ещё нужно? Мой кошмар закончился. Должно быть, я в одной из лавок. Меня внесли после взрыва, и всё это время и был без сознания и видел сон. Очень дурной сон. Интересно, наш автобус ушёл? Плевать на автобус. После всего пережитого они обязаны зафрахтовать нам личный катер, чёрт возьми. Я пил, терзая жадным ртом глиняные края. Живительная прохлада просачивалась из уголков моих губ, стекая по подбородку, капала на занемевшую грудь.

– Магда, детка, я чертовски рад тебя видеть. Мне приснился ужасный сон!

Магда молча, что было совершенно не в её стиле, улыбнулась, отбросила за спину длинную каштановую прядь.

– Ты что, – спросил я, – язык проглотила? Между прочим, тебе здорово идёт этот парик. Очень сексуально. Слушай, почему бы тебе ни отрастить настоящие волосы?

Я легонько дёрнул её за тёмную прядь. Магда отшатнулась. На её лице отразилось недоумённое недовольство. Она что-то быстро проговорила на непонятном языке и погрозила указательным пальцем как классная дама зарвавшемуся школьнику. «Эй, подруга, тебя тоже контузило?» – Готово было сорваться с языка, но слова застряли в гортани, а я, осекшись, смотрел и смотрел, как женщина поднимается, не пружинисто и порывисто, а плавно, текуче, скользит по комнате, держа меня в плену настороженного внимания угольно-чёрных с короткими всполохами жёлтого огня глаз. Ещё несколько секунд понадобилось, чтобы разрозненные кусочки мозаики слились в осмысленное целое: длинная каштановая прядь, небрежно отброшенная за покатые плечи, светлая туника, поверх вишнёвая шаль, доходящая до узких золотистых щиколоток, перехваченных плетёными ремешками простеньких сандалет… Эта женщина не моя Магда. Но если бы состоялся конкурс двойников, первое место ей было бы обеспечено… Невероятно…

– Кто ты? Как тебя зовут?

Она наморщила лоб, пристально следя за артикуляцией моих губ. Меж густых чёрных бровей обозначилась напряжённая вилочка. Она пыталась понять. Старалась. Я тоже напрягся изо всех сил, призывая на помощь свои недюжинные школьные познания в английском:

– What s your name? I m Ilya. – Ткнул себя большим пальцем в грудь.

– Илья. Я – Илья.

Теперь она поняла.

– Илия… – повторила с певучим акцентом, улыбнулась, на миг прислонив к груди раскрытую ладонь: – Магдалин.

Голос у неё был низкий, чарующий, без визгливых бабьих ноток. Большая редкость. Но сейчас мелодия этого чудного голоса не вызвала во мне ничего, кроме растерянности и недоумения. Магдалин покачала головой, беспомощно улыбнувшись, словно извинялась за чудовищную нелепость происходящего и за собственное бессилие изменить что-либо.

Что-то мягко выговорив своим волшебным голосом, она жестом пригласила за непонятное сооружение, напоминавшее крышку стола с коротко спиленными ногами, вокруг которого были расстелены коврики и разложено несколько подушек.

– Неплохо придумано. – Заметил я. – Если переберёшь, невысоко падать. Надо будет дома такое устроить, когда вернусь…Потом проводишь до автобусной остановки?

Женщина легко опустилась на коврик возле необычного стола. Плеснула из высокого кувшина в глиняный стакан, протянула мне. По комнате распространился терпкий пряный аромат молодого виноградного вина. Антрацитовые, с искринкой глаза внимательно следили за движениями моих губ и рук. Так смотрят глухонемые, стараясь угадать, о чём ведётся речь. Бред… Я снова подумал о доме, работе, о Магде: Что если это всё же она, но я в расстройстве рассудка вижу не то, что есть на самом деле? Может, взять и завопить во всё горло: «Магда!» – и она отзовётся, пробившись ко мне сквозь мрак помутнённого разума? А что если эта женщина и есть моя Магда, только образ её несколько трансформирован воспалившимся рассудком?