Он пригласил ее остаться на обед. Она взялась этот обед приготовить. Никто уже давно не кормил его обедом. Он сидел за кухонным столом и смотрел, как она готовит, время от времени отхлебывая пиво из бутылки. В холодильнике нашлось несколько яиц, кусок пармезана, немного бекона, половина упаковки сливок. Из всего этого и фунта макарон получились спагетти карбонара. Глядя, как она, будто у себя дома, возится на его кухне, он вспоминал ее младенцем у материнской груди. Пиджин была яркая, ладная, энергичная, надежная, и очень скоро он позабыл, что одинок на земле без своего таланта. Он был счастлив — неожиданное чувство. Обычно в обеденное время тоска одолевала его сильнее всего. Пока она готовила, он вышел в гостиную и включил Шуберта в исполнении Бренделя. Он уже не помнил, когда в последний раз ему хотелось слушать музыку, а в лучшие дни его брака она звучала в доме постоянно.

— Что случилось с вашей женой? — спросила она, когда они съели спагетти и распили бутылку вина.

— Не имеет значения. Слишком скучно, чтоб об этом говорить.

— И давно вы живете здесь один?

— Достаточно давно, чтобы почувствовать себя таким одиноким, каким и не думал себя почувствовать. Я сполна вкусил одиночество, которое уготовано старикам. Иногда это просто поразительно — сидеть тут месяц за месяцем, сезон за сезоном и знать, что все на свете совершается без тебя. Как будто ты уже умер.

— А что с театром? — спросила она.

— Я больше не играю.

— Это невозможно, — изумилась она. — Почему?

— Тоже слишком скучно, чтобы вдаваться в подробности.

— Вы просто ушли на покой или что-то случилось?

Он встал и, обойдя стол, оказался рядом с ней. И она тоже встала, и он поцеловал ее.

Она удивленно улыбнулась:

— Я же ненормальная. Сплю с женщинами.

— Это было нетрудно понять.

И он снова поцеловал ее.

— Так что же вы делаете? — спросила она.

Он пожал плечами:

— Откуда я знаю. Ты никогда не спала с мужчиной?

— Только в колледже.

— А сейчас — с женщиной?

— Ну, в общем… — замялась она. — А вы?

— Я — нет.

Он гладил ее сильные тренированные руки, мял в ладонях тяжелые груди, потом обхватил ягодицы, притянул ее к себе, еще раз поцеловал. Потом он увлек ее к дивану в гостиной, где, отчаянно краснея под его взглядом, она расстегнула джинсы и впервые после колледжа впустила в себя мужчину. А он впервые в жизни переспал с лесбиянкой.

Месяцы спустя он спросит ее:

— Что тебя тогда занесло ко мне?

— Я хотела посмотреть, есть ли кто-нибудь рядом с тобой.

— А когда посмотрела?

— Подумала: почему не я?

— Ты всегда все так рассчитываешь?

— Это не расчет. Я просто делаю то, что хочу. — И добавила: — И не делаю того, чего больше не хочу.

Дама-декан, взявшая Пиджин на работу в колледж, пришла в ярость, когда та сказала, что хочет с ней порвать. Она была восемью годами старше, зарабатывала вдвое больше, успешно исполняла обязанности декана более десяти лет… Нет, она отказывается верить. И она ни за что этого не позволит! Встав утром, она теперь первым делом звонила Пиджин, чтобы оскорбить ее. И ночью звонила по нескольку раз — кричала, требовала объяснений. Однажды позвонила с кладбища колледжа — сказать, что места себе не находит от ярости. Как могла Пиджин так с ней обойтись? Пиджин просто использовала ее, чтобы получить работу, а потом при первой же возможности, буквально через две недели, бросила! Когда Пиджин стала ходить в бассейн дважды в неделю, чтобы заниматься с командой пловцов ближе к вечеру, деканша тоже занялась плаванием и устроила так, чтобы их шкафчики были рядом. Она звонила и приглашала в кино, на лекцию, на концерт, на обед. Всю неделю, каждый день она звонила, чтобы сообщить Пиджин, что хотела бы встретиться с ней в выходные. Пиджин уже ясно дала ей понять, что в выходные занята и вообще не собирается больше с ней видеться. Та умоляла, угрожала, плакала. Она жить не могла без Пиджин. Сильная, успешная, знающая, энергичная женщина сорока восьми лет, без пяти минут ректор. Как же просто оказалось выбить ее из седла!

Однажды в воскресенье раздался телефонный звонок и женский голос спросил Пиджин Стейплфорд. Экслер пошел в гостиную сказать Пиджин, что ее просят к телефону.

— Кто бы это мог быть? — поинтересовался он, и она без колебаний ответила:

— Луиза, кто же еще. Интересно, откуда она узнала, где я. Откуда у нее твой номер?

Он вернулся к телефону и проговорил в трубку:

— Пиджин Стейплфорд здесь нет.

— Спасибо, — ответили ему и дали отбой.

На следующей неделе Пиджин столкнулась с Луизой в кампусе, и та сказала, что уезжает на десять дней, а когда вернется, провинившейся подруге лучше бы сделать ей «что-нибудь приятное», например «приготовить ужин». Пиджин испугалась. Во-первых, она поняла, что Луиза не оставит ее в покое, далее после того, как ей ясно дали понять, что все кончено. Во-вторых, гнев Луизы заключал в себе угрозу.

— И чего ты боишься? — спросил Экслер.

— Чего? Я боюсь за свою работу. Она может мне здорово напакостить, если решит отомстить!

— Но у тебя есть я, верно?

— Что ты хочешь этим сказать?

— Я хочу сказать, что в случае чего тебе есть к кому обратиться за помощью. Я здесь.

Он был здесь. И она была здесь. Все на свете кардинально изменилось.

Первым его подарком был рыжевато-коричневый кожаный облегающий жакет, короткий, до талии, на подкладке из овчины. Он увидел его в витрине магазинчика в поселке милях в десяти от его дома вверх по холму. Он вошел, прикинул, какой у нее размер, и купил. Жакет стоил тысячу долларов. Пиджин никогда раньше не носила ничего настолько дорогого, и никакая одежда ей так не шла. Он сказал ей, что это подарок на день рождения, на какую бы дату тот ни приходился. Следующие несколько дней она носила жакет, почти не снимая. Потом они поехали в Нью-Йорк на уик-энд — поужинать в каком-нибудь приличном заведении, сходить в кино, просто проветриться, — и он накупил ей еще одежды, больше чем на пятьсот долларов юбок, блузок, жакетов, туфель и свитеров. Во всем этом она выглядела совершенно иначе, чем в том, что привезла с собой из Монтаны. Когда Пиджин впервые появилась в его доме, в ее гардеробе не было ничего, что не мог бы надеть шестнадцатилетний мальчик, и только сейчас она стала понемногу отказываться от этой мальчишеской манеры одеваться. В нью-йоркских магазинах она робко выходила из примерочной, чтобы продемонстрировать ему, как сидит новая вещь, и спросить его мнения. Однако смущалась и робела только первые несколько часов, а потом, что называется, вошла во вкус и теперь кокетливо выпархивала из-за занавески со счастливой улыбкой на лице.