Как только этому почтенному джентльмену достало воли и мужества вынести, вероятно, самую ужасную земную кару, что в принципе может настичь любого смертного — ясное, неотвратимое сознание всех своих потерь? Это было для меня поистине непостижимой тайной. И теперь я, как никогда, отчаянно нуждалась в ее разгадке, ибо моя нынешняя ситуация вполне могла обернуться для меня той же страшной участью. Как остро ощущала я в себе недостаток той великой внутренней силы, что поддерживала в минуты тяжких испытаний таинственного покойного Патрика!

Чем дольше я размышляла над этим, тем настойчивее разгоралось во мне нетерпение вновь увидеть своих покровительниц, чтобы как можно более подробно узнать правдивое описание жизни их прежнего хозяина.

Вероятно, прошло около полутора часов с момента моего пробуждения, когда они наконец явились меня проведать. Как и накануне, их было только двое — все те же милые заботливые старушки; я почему-то вообразила, будто мне нынче выпадет счастье быть удостоенной внимания самого нового владельца этого дома — судя по всему, с моей стороны было неслыханной самонадеянностью допустить предположение, что мне могут оказать подобную честь.

Однако отсутствие означенного господина ничуть не огорчило меня. Напротив, я почувствовала невероятное облегчение, ибо само это обстоятельство дарило мне поистине бесценную возможность держаться с той свободной непринужденностью, которая могла бы в должной мере расположить старушек на откровенную беседу.

Марта несла в руках небольшой поднос с легким завтраком, испускавшим весьма соблазнительный изысканный аромат.

— Доброе утро, сударыня, — произнесла она с ласковой, покровительственной улыбкой. — Сделайте милость, выпейте чашечку чая: не нужно быть заумным философом, чтобы понимать его необыкновенные целебные свойства.

— Благодарю вас, — ответила я, принимая из ее рук чашку, содержавшую обычную порцию теплого чая с молоком. — Не знаю, что там утверждают заумные философы, мне, конечно, не по силам тягаться с ними, но, во всяком случае, полагаю, что глоток-другой свежего домашнего чая, любезно заваренного добрыми руками, должен непременно взбодрить.

— Глядите-ка, Марта, как переменилась нынче наша гостья! В ней просыпаются задор и словоохотливость, по-видимому, свойственные ей от природы! — заметила Эмма. — Это хороший признак. Стало быть, дело идет на поправку. А вы пейте, пейте, сударыня. Чай-то наш уж и вправду славный! Это ведь не простой чай, а самый что ни на есть правильный: мятный чай с молоком — излюбленный лакомый напиток покойного хозяина!

«Великолепно, — подумала я. — Просто идеальное начало для предполагаемого мной разговора — лучше, пожалуй, и не придумаешь. Грех упустить столь удобный случай поддержать эту тему».

— Помнится, вы говорили, — начала я, — что этот почтенный джентльмен потерял всех своих детей. В таком случае, могу я поинтересоваться, на каком основании новый владелец этого дома вступил в право собственности? Вероятно, он приходится близким родственником покойному господину — братом или кузеном?

— Что вы, сударыня, — рассмеялась Марта, — Господь с вами! При столь солидной разнице в возрасте, какая существовала между ними, едва ли подобное родство могло оказаться возможным: тому-то умершему господину шел восемьдесят четвертый год. Ну а нынешний наш хозяин, почитай, едва достиг средних лет. А как он вам показался, сударыня?

— Кто? — удивилась я.

— Да новый хозяин дома, конечно, кто ж еще?

— Разве я имела честь быть с ним знакомой?

— Ах да! Какое уж там знакомство: вас же выволокли из церкви едва живой! Надо сказать, ох и всполошили вы тогда всех нас! Но, хвала Господу, сейчас, как будто, все позади. Ну да вам, должно быть, все же довелось увидеть значительную часть обряда и, если это так, то, уж конечно, вашего внимания не мог обойти тот достопочтенный священнослужитель, что читал надгробную речь. Так он и есть наш новый хозяин.

Любопытство мое разгорелось до предела. Разумеется, я прекрасно помнила святого отца — такого человека просто невозможно было забыть. Поведение его уже с самого начала обряда казалось мне весьма подозрительным. И сейчас меня страшно одолевало желание дознаться-таки, какими, собственно, узами связаны между собой эти два джентльмена — прежний и нынешний владельцы этого загадочного жилища.

Поскольку мне так и не удалось получить прямого ответа на этот вопрос, я сочла вполне правомерным задать его вновь.

— Он приходился ему зятем, — ответила Марта.

— Простите?

— Зятем — супругом одной из дочерей усопшего мистера Патрика и его преемником по приходу… Да что с вами, сударыня? Почему вы все время вздрагиваете, стоит только мне произнести имя покойного хозяина? Я ведь заметила: это происходит с вами уже не впервые. Давеча было то же самое.

— И правда! — вмешалась Эмма. — В чем дело, милейшая сударыня? Может быть, вас тревожат какие-то недобрые мысли? Вам, верно, неприятно это имя? Ежели вы соблаговолите открыть нам причину ваших невзгод, то мы вполне готовы поручиться, что ваша тайна будет сохранена. Даже не беспокойтесь на этот счет — наше молчание к вашим услугам, вы можете положиться на это так же, как и на то содействие с нашей стороны, какое будет нам по силам оказать вам.

— Да, — поддержала ее Марта, — коли дело лишь в этом, так, смею вас заверить, вам совершенно нечего опасаться. Как вы, верно, заметили, места здесь глухие, безлюдные, что само по себе должно служить для вас весьма обнадеживающим признаком. К тому же живем мы уединенно и, если не считать хозяина, ни с кем не знаемся. Почти никто к нам не наведывается, чему чрезвычайно способствует весьма своеобразное расположение этого жилища. Вы увидите потом, наш дом значительно удален от всех здешних жилых помещений, он находится прямо-таки на отшибе. Это в буквальном смысле пресекает всякое общение даже с немногочисленными обитателями нашего угрюмого края, не говоря уже о наших добрых соседях, которые удостаивают эту дикую местность своим посещением только в самых крайних случаях. Правда, есть одно исключение: в этот дом изредка заглядывает некая довольно странная особа. Но мы уже настолько привыкли к ее неожиданным визитам, что они перестали заставать нас врасплох: мы с Эммой всегда готовы к внезапному появлению нашей эксцентричной гостьи.

— Однако, — поспешно добавила Эмма, — это обстоятельство ничуть не меняет дела. Вам, сударыня, отнюдь не следует остерегаться общества этой дамы. Хоть она — как бы это сказать — несколько не в себе, но, полагаю, — вполне безобидное создание. Впрочем, вам, должно быть, не слишком интересны все эти сведения, так ведь, милая сударыня?

— Я предпочла бы, — сказала я, — чтобы вы обращались ко мне по имени — Джейн Люси[3]. Не находите ли вы, что это звучит куда менее напыщенно и претенциозно, чем ваше вежливое, официальное «сударыня»?