Отдавать комбинат было нельзя!

Посетители спокойно смахнули с пиджаков обрывки бумаг и повторили свое предложение, пообещав участие главы в прибылях. Пообещав пять процентов.

Он уже имел пятнадцать, рассчитывая в ближайшей обозримой перспективе на пятьдесят один.

— Нет! — покачал головой глава района. — Я против разрушения сложившейся инфраструктуры. Я поставлен здесь, чтобы блюсти государственные интересы.

— Восемь, — накинули посетители три процента на государственные интересы.

Восемь все равно было меньше пятнадцати и гораздо меньше пятидесяти одного.

— Нет!

— Вы не оставляете нам выхода, — вздохнули посетители, намекая на то, что незаменимых людей у нас нет.

Глава администрации намек понял. Но недооценил.

— Только не надо меня пугать! — вскипел он. — Меня сюда посадили избиратели, и убрать отсюда могут только они.

— А мы никого не пугаем, — улыбнулись посетители. — Мы предупреждаем.

Глава Шаховского района указал просителям на дверь.

Через неделю во двор особняка главы администрации неизвестные хулиганы бросили гранату. Граната взорвалась, выбив стекла в нескольких окнах, изрешетив осколками стоящий у крыльца джип и убив сидящую на цепи собаку. По счастливой случайности из людей никто не пострадал.

На следующий день в кабинете главы администрации раздался звонок. Недавние просители выразили пострадавшему от хулиганов свое сочувствие, поинтересовавшись, не могут ли они ему чем-нибудь помочь.

Глава администрации послал их трехэтажным матом, несмотря на присутствие в кабинете посторонних лиц женского пола.

А через три дня умер от сердечного приступа. Очень скоро на комбинате «Азот» сменились акционеры…

— Нет, нет, я не убивал! — мотал головой Начальник Охраны. — У меня не было никаких мотивов для убийства! Я — не убивал!

— Но кто тогда убил, если не вы? — поинтересовался журналист.

— Кто?.. Не знаю, — пожал плечами Начальник Охраны. — Честное слово, не знаю! Я все время думаю об этом — думаю, как они могли все это сделать, и ничего не могу придумать.

Журналист бывшему телохранителю не верил, но должен был делать вид, что верит. Чтобы разговорить. И потому, что об этом просил заказчик.

На этот раз заказчиком материала выступил не телевизионный канал и не зарубежное информагентство, а частное лицо. Которого журналист так ни разу и не увидел. Просто однажды ему позвонил неизвестный и предложил спуститься на первый этаж и проверить свой почтовый ящик. В ящике был конверт. В конверте деньги.

— Это аванс, — сказал неизвестный, перезвонив через десять минут. — Если вы согласитесь мне помочь, вы получите втрое больше. Если нет, то я прошу вас вернуть конверт на место.

Стопка долларов лежала на столе, и возвращать их в конверт, а конверт в почтовый ящик очень не хотелось.

— И что я должен буду сделать? — осторожно спросил журналист, предполагая, что его попросят облить грязью кого-нибудь из известных людей.

— Ничего предосудительного, — успокоил его незнакомец. — Мазать дегтем никого не придется. Вам всего лишь нужно будет съездить в командировку, чтобы взять интервью у человека, имя которого я вам назову позже.

— О чем я должен с ним говорить?

— О чем угодно. Из всей беседы меня интересуют лишь несколько вопросов.

— Каких?

— Я так понимаю, что вы согласны?

— Допустим.

— Тогда я прошу вас выйти из квартиры и…

— Спуститься к почтовому ящику… — договорил за незнакомца журналист.

— Нет. Выйти на лестничную площадку и заглянуть под ваш коврик. Там вы найдете дискету, в которой будут все необходимые инструкции.

Журналист колебался — все эти коврики и почтовые ящики, вся эта таинственность напрягала. Может, его разыгрывает кто-нибудь из своих? Правда, деньги… У «своих» денег не было. «Свои» могли опустить в почтовый ящик максимум червонец. Или его спецслужбы «кадрят»?

— Скажите, я могу с вами встретиться лично? — спросил он напрямик.

— Нет! — прозвучал категорический ответ.

— Почему?

— Потому что мое лицо слишком узнаваемо, — ответил незнакомец.

Эта фраза окончательно убедила журналиста. Потому что, кроме денег, здесь была интрига, возможно, сенсация. Если, конечно, он сможет распознать это узнаваемое лицо…

— Я согласен…

Теперь он сидел в камере пересыльной тюрьмы и задавал вопросы. Те, что выдумывал на ходу. И те, что были на дискете.

— Скажите, а вы в детстве не воровали?

— А при чем здесь это?

— Просто в голову пришло.

— Нет, не воровал! Я в детстве был очень примерным мальчиком…

Согласие на интервью журналист получил довольно легко, благодаря своей телевизионной известности и взятке, полученной начальником тюрьмы.

— Это дело хорошее, — горячо поддержал начинание «гражданин начальник». — Народ должен знать своих «героев». Если хотите, я тоже могу несколько слов сказать.

Денег тюремному начальнику было мало, ему еще и телевизионной славы хотелось…

Начальник тюрьмы добрых два часа рассказывал про свою боевую биографию, семью и секреты профессии. И лишь потом дал добро на «свидание»…

В то, что рассказывал телохранитель, убивший своего шефа, журналист не верил — он не раз и не два снимал материал про уголовников, и все они, как один, твердили, что не виновны.

— Но как преступники могли совершить убийство, если вы утверждаете, что проникнуть в дом было невозможно? — поймал журналист зэка на противоречии.

— Не знаю, не понимаю, — развел тот руками…

Журналист забил почти полную кассету вопросами и ответами и отбыл домой. Где положил кассету в указанное ему место.

Интервью получилось никаким — бесцветным и беззубым. Раскисший перед камерой зэк жаловался на жизнь и божился, что преступление совершил не он. При всем при этом он, на всякий случай, не назвал ни одной фамилии. Кому мог понадобиться такой материал, который ни один уважающий себя канал не возьмет, было непонятно. Журналист даже опасался, что останется без гонорара.

Но не остался… Заказчика качество кассеты устроило. Как видно, у него во всем этом был какой-то своей интерес…

Интерес был. Причем настолько серьезный, что заказчик просмотрел кассету трижды. При этом художественные достоинства представленного материала его волновали мало — волновала суть.

Неужели этот постоянно срывающийся на истерику человек мог кого-нибудь убить? Что-то не верится…