— Как он выглядел?

— В костюме, в шляпе и очках, и лицо такое все, как у кощея, худое. Я еще подумала, чего это он в такую жарищу в костюме и шляпе. Но самое главное, волосы у него какие-то не такие.

— Что значит, какие-то не такие?

— Слишком уж светлые. Не поймешь даже, то ли русые, то ли седые и длинные.

— Вы ему открыли?

— Еще чего! Я же не сумасшедшая. Я с ним через глазок общалась. Как сказала ему, что Вадим напротив живет, так и смотрела, что дальше будет. Вадим его впустил, а дальше я к вам побежала звонить.

— Долго он был?

— Так минут двадцать. Я как с тобой поговорила, собралась и побежала во двор, так он тоже вышел и передо мной спустился. Неужто он убивец? Ой, мамочки! Так ведь он и меня мог убить, как свидетеля.

И тетя Катя от такой мысли повалилась в обморок. С трудом Марина и Вера привели ее в чувство, отпоили водой.

— А у него что-нибудь в руках было? Портфель может, или чемодан? Палка, в конце концов!

— В руках? — тетя Катя задумалась. — В руках не было.

— Жаль.

— Зато под мышкой было.

— Что же?

— Рулон.

— Рулон?

— Да рулон. В газету завернутый.

Три женщины переглянулись. Марина посмотрела на Веру, потом на тетю Катю. Вера посмотрела на Марину и тоже на тетю Катю. Та посмотрела на обоих и вдруг охнула:

— Так ведь это же моя картина была! Ведь точно такого размера. Как же я сразу не догадалась? Ой, дура! Да ведь я бы его на части разорвала бы!

Тетя Катя застонала. Вера и Марина потрясенно молчали. Молчание продолжалось почти минуту, затем Марина схватила женщину за руку.

— Вот про это вы все милиции и расскажите, — строго сказала она. — Только о нас с Верой ни слова.

— Это почему же? — насторожилась тетя Катя.

— А потому, дорогая тетя Катя, что если нас менты мурыжить начнут, то времени у нас на то, чтобы искать вашу картину уже не будет. Мы будем часами сидеть по кабинетам и давать показания. Понятно?

— Понятно! — быстро по-солдатски согласилась тетя Катя. — Ни словечком об вас не обмолвлюсь.

— А теперь до свидания, мы уходим, вы звоните, и дверь никому просто так не открывайте, и в глазок не смотрите.

— Ой, грехи мои тяжкие! — простонала тетя Катя.

Лаврентий Беркутов Вором в законе не был, но очень хотел им стать, к чему и стремился все последние десять лет. Ему было пятьдесят, и в криминальном мире он находился с пятнадцати лет, пройдя почти всю иерархическую лестницу преступности от шестерки, до смотрящего. За все это время три раза успел побывать в тюрьме, правда по легким статьям, адвокаты не зря хлеб жрут, и жизнь знал. Однако для того, чтобы стать тем, кем он хотел, не хватало чего-то такого, что окончательно утвердило бы его авторитет среди братков, и ему отстегнули бы для контроля целую область. А пора бы и поторопиться. Папаша не сегодня завтра отойдет от дел, а на его место уже метят Багажник и Свят. Да и Казбек тоже зевать не станет. И уж его они будут отпихивать и локтями и зубами. А ребята они молодые. Так что придется до конца жизни довольствоваться лишь одним из четырех районов в городе. Если три года назад это его вполне устраивало, то с недавних пор стало тяготить. Еще бы! Его дружки Доцент и Челентано уже давно сделали карьеру и руководят каждый в своей области, ворочая миллионами долларов, а он все еще нюхается в районе, как какой-нибудь малолеток. А ведь начинали вместе, можно сказать, в одном дворе, а теперь он своим корешам чуть ли не ручку целовать должен. Обидно.

Когда всплыл Японец со своим делом, появилась надежда на крупные перемены. Сделка обещала никак не меньше десяти миллионов, а сделать-то надо было всего ничего -стырить картину и переправить ее за кордон. К сожалению дело пришлось отложить на целый месяц, потому что Японец скрылся в Германии по своим делам, а во Владивостоке сцепились Перец и Уксус, и Папаша направил его туда, чтобы их помирить. А он даже не успел дать команду забрать товар, чтобы не вовлекать в дело лишних людей. Как оказалось, напрасно. Он капитально прокололся. Скворец вдруг зажадничал и пришлось дать команду его ликвидировать. Что ж, впредь думай, на кого пасть открываешь, паскуда. И не таких, как этот сявка, в гроб укладывали.

— Где же Тихий?

Лаврентий посмотрел на «Ролекс». Прошло уже два часа после последнего звонка, а Тихого все не было. Лаврентий занервничал. Нет, в Тихом он не сомневался. Парень свой в доску, предан, как пес. Мозгов ему правда не достает. Что ж, университетов он не кончал, а так лучшего работника у него нет.

Лаврентий подобрал парня пять лет назад в Ташкенте. Выиграл его у Мирзы в нарды. Мирза сволочь, держал его на цепи вместе с собаками у себя во дворе. Тогда у баев как раз мода пошла, чтобы у каждого при доме в рабах Иван был. Лаврентию это не понравилось.

— Не могу я, Мирза, так, — сказал он узбеку попивая из пиалы зеленый чай, — увидеть своего православного брата на цепи у мусульманина и пройти мимо. Отдай его мне.

— Отдать не могу, — ехидно улыбаясь, ответил Мирза, и его узкие глазки хищно сверкнули. — Соседи смеяться будут.

— Тогда продай.

— И парадать не могу. Вот давай в нарды сыгыраем, выиграешь, Тихий твой. Пириграешь, я товар Курбату отдам. Он на десять штука больше тебя палатить обещал.

Лаврентий усмехнулся:

— Давай сыграем.

Они сыграли, и он выиграл.

— Бери свой Иван, — зло прошипел Мирза. — Все равно плохой собак был. Не лаял. Кусал только.

Так Тихий попал к Лаврентию. Грязный, полуголый, кости да кожа, даже у видавших виды братков, глаза на лоб полезли, когда его увидели. А у дикаря глаза хоть и бесцветные почти, да только недобрым огнем горят.

— Как ты попал к Мирзе? — спросил его Лаврентий. — Да еще псом заделался.

— Работать не хотел, в Аллаха верить не хотел, вот и стал собакою, — зло ответил Тихий. — Мирза сначала горло хотел мне перерезать, а потом велел на цепь посадить с овчарками. Думал, что они меня порвут.

— И как порвали?

— А ты сам как думаешь?

— Как ты к чуркам попал?

— Сразу, как Союз завалился. Убежать не успел.

— Грамотный?

— А то. У меня мать училкой тут была. Русскому языку чурок учила. А отец лечил. Они их обоих из калаша…

Лаврентий похлопал Тихого по плечу:

— Ничего, братишка. Теперь со мной в Россию вернешься. Домой. Ах, Мирза, Мирза! К Курбату захотел? От Папаши свалить? — Он похлопал бывшего раба по щеке: — Хочешь с Мирзой поквитаться?