За два с небольшим года Уильям Робсон выманил у своих работодателей более 30 тысяч фунтов стерлингов, использовав эти деньги для финансирования экстравагантного образа жизни, включавшего скачки, изысканную одежду и вино, а также проживание двух любовниц в двух весьма роскошных апартаментах. До того как Робсон начал свою преступную деятельность, он работал в компании Great Northern Railway Company, где по странному стечению обстоятельств трудился и другой мошенник – еще более бессовестный, чем он сам.

Леопольд Редпат работал в бухгалтерии Great Northern Railway Company, отвечая за учет акционеров компании и количество принадлежащих им акций. Вскоре после назначения он начал подделывать документы, создавать несуществующие акции и продавать их с выгодой для себя. Благодаря этому позже он приобрел солидный дом рядом с Риджентс-парком и загородное поместье в Суррее с собственным озером для рыбалки и более чем десятком слуг. В отличие от беспутного Робсона, Редпат выглядел столпом общества, щедрым меценатом и попечителем нескольких благотворительных организаций. Некоторые резонно удивлялись, как чиновник среднего звена железнодорожной компании может позволить себе жить в подобном стиле, однако учтивый Редпат дал понять, что он заработал состояние на спекуляциях в Сити. На самом же деле он присвоил себе более 250 тысяч фунтов стерлингов, что сегодня эквивалентно примерно 27 миллионам фунтов стерлингов.

Что особенно важно, новость о гигантской афере Леопольда Редпата появилась в тот же день, когда было обнаружено тело Джорджа Литтла. Узнав о предполагаемом самоубийстве кассира, читатели пятничной газеты Evening Freeman увидели на следующей странице репортаж под заголовком «Серьезные махинации в Great Northern Railway Company». Три самых громких случая мошенничества в корпоративной истории произошли один за другим, и все они были совершены лицами, тесно связанными с железными дорогами. Теперь же Джордж Литтл, сотрудник железнодорожной компании, которому регулярно доверяли тысячи фунтов стерлингов наличными, был найден мертвым. Запросто можно было предположить – что многие и сделали, – что его поймали за руку и он решил покончить с жизнью, чтобы не разгребать последствия.

Но были и причины сомневаться в версии о самоубийстве. Где, например, находился ключ от его кабинета? Если он заперся, как казалось вначале, то ключ должен был находиться где-то в помещении, однако при тщательном обыске найти его не удалось. Что касается раны на горле, то она, очевидно, была нанесена каким-то ужасающе острым лезвием, однако рядом с телом были найдены лишь тупые ножницы, маленький канцелярский нож и еще более маленький перочинный. Могло ли что-то из этого быть орудием его убийства? Эти вопросы предстояло рассмотреть присяжным, прежде чем вынести вердикт.

Был поздний вечер, когда Джон Эллиотт Хайндман, коронер города Дублина, в сопровождении своего помощника прибыл на Бродстонский вокзал.

Как и большинство коронеров того времени, он был выборным должностным лицом и не обладал особыми знаниями в области медицины или юриспруденции; для работы необходимо было лишь являться мужчиной, владеть собственностью и иметь доход более 50 фунтов стерлингов в год.

Мистер Хайндман был архетипической фигурой истеблишмента, бывшим верховным шерифом Дублина и главой местной масонской ложи. Кроме того, он был одним из последних и крупнейших рабовладельцев Ирландии, наследником семейного состояния, построенного на неоплачиваемом труде нескольких поколений чернокожих африканцев. Седовласый мужчина лет шестидесяти, мистер Хайндман был известен своими отточенными манерами и энергичной работоспособностью, хотя и не забывал заботиться и о своих собственных интересах.

Мистер Бозир встретился с коронером внизу, в большом зале. Они часто виделись, однако никогда прежде – при столь мрачных обстоятельствах. Мистер Бозир вкратце рассказал о событиях, произошедших в тот день, а затем повел мистера Хайндмана осматривать кабинет кассира. Сплетни, разносившиеся по городу, словно передаваемая по воздуху зараза, донесли весть о смерти до обоих берегов Лиффи, и любопытные посетители стали прибывать, надеясь увидеть труп. Впрочем, осуществить планы им было не суждено, так как вход в коридор преграждал крупный и недружелюбный полицейский. Заметив коронера, констебль отошел в сторону, прикоснувшись к шлему в знак приветствия, когда тот проходил мимо него.

Еще трое офицеров работали в комнате, тщательно осматривая тело, мебель, пол и окна. Большая часть этой кропотливой работы была совершенно бессмысленной, так как шансы узнать что-то новое или полезное теперь были невелики.

За 5 часов, прошедших с момента обнаружения тела, небольшая армия посетителей перевернула кабинет вверх дном.

Каждый движимый предмет был поднят, убран или унесен, каждый шкаф и ящик опустошен как минимум тремя парами рук. Циновка на полу была измазана грязью, сажей и опилками, которые натаскали из мастерских внизу – неразборчивая смесь старых и новых следов от обуви. Если на месте смерти Джорджа Литтла и были какие-то криминалистические зацепки, то они уже давно исчезли. При обыске одежды кассира было найдено несколько личных вещей, однако ни одна из них не оказалась примечательной. Констебли формально изучали старую и довольно кривую кочергу, которую один из них нашел возле камина. При виде вошедшего коронера они прервали свой разговор, и старший офицер провел его по комнате. Помощник коронера делал записи, а его начальник внимательно слушал рассказ полицейского. Говорить тут, равно как и осматривать, было особо нечего.

Мистер Хайндман простоял рядом с телом Джорджа Литтла дольше всех, резко вдохнув, когда увидел мерзкий разрез, рассекавший горло от края до края. По его просьбе констебли перевернули труп, и с громким «спасибо» он вернулся в коридор к ожидавшему его Генри Бозиру. Секретарь уже высказал свое пожелание о скорейшем проведении коронерского суда и решил повторить просьбу, однако коронер прервал его. «Об этом не может быть и речи», – сказал он. Для того чтобы собрать присяжных, нужно послать полицейских на поиски двенадцати местных жителей с хорошей репутацией и потребовать, чтобы они бросили все дела и прибыли на станцию. Вряд ли это было разумно в столь поздний час; в любом случае уже почти стемнело, а дневной свет необходим присяжным, чтобы как следует осмотреть тело [6].

Мистер Хайндман понимал, что скорость была крайне важна не в последнюю очередь потому, что останки Джорджа Литтла можно было перенести или подготовить к захоронению только после окончания коронерского суда. Следующим днем была суббота, и коронер должен был провести свои слушания в течение сорока восьми часов после получения извещения о скоропостижной смерти, однако в воскресенье проводить какие-либо судебные заседания запрещено. Поэтому решение было простым: коронерский суд должен был состояться на следующий день, в полдень. Мистер Хайндман уже составил мысленный список задач, который теперь с некоторой срочностью передавал своему помощнику. Ему нужно было узнать имена всех, кто заходил в кабинет кассира