– Тебя нет в списке участников лагеря! – вторил ей усатый физрук.

Это было подло настолько, что я выкурил за час полпачки сигарет и блевал за туалетом, девочки по очереди выходили покурить и меня поуспокаивать… А потом мы с Наташей всех покинули и пошли гулять в капустное поле.

Мы с ней вдвоём сидели на огромной груде деревянных ящиков посреди поля завязывающейся капусты и жевали апельсиновые жевачки, которые я специально привёз для неё, светили луна и звёзды, вдалеке единственным светлым пятном пел голосом Льва Лещенко «диско-колхоз». Отливая нагидропириченным начёсом при луне, брякая клипсами, в облаке запаха советского лака и косметики, Наташка на ухо шептала мне план своего побега из «Пиздеца» и живописала его ужасы:

– Ты видел туалет?! Ты видел наши спальни? Мы четыре часа стоим жопами кверху, а у физрука постоянно стоит хуй! – срывающимся шёпотом тараторила малолетняя нимфетка. Перечисляя тех, кто уже свалил, в сердцах начала пинать чехословацкими кроссовками растущие на грядках кочаны.

– Логинова свалила! – Бах правой ногой по кочану.

– Свиридова свалила! – Левой ногой по другому кочану…

– Иванова вообще не поехала! – И она двумя ногами прыгнула прямо на третий кочан и начала его безжалостно месить ногами, рыча и разрывая землю грядки.

– Ты прикинь, Сажин хочет тут заработать, он совсем чокнутый! И он по двадцать ящиков собирает, как заводной! Его всем в пример ставят, а эти двадцать ящиков – это один рубль, как на ёбаном УПК! Я знаю, знаю, где остановка, поедем завтра ко мне, я расскажу это всё маме и помоюсь в нормальной ванной, господи, мама, как я хочу к тебе! Завтра помоги дотащить мой чемодан! Я бы давно сбежала, если бы не он, мне его не дотащить, а бросить его я не могу. Ты мой спаситель, как хорошо, что ты приехал, ты мне поможешь! Я тебя так люблю! Я уже все спланировала, завтра этих уродов погонят работать, я всё уложила в чемодан, ты его точно дотащишь, ты же сильный, спортсмен, его даже я подниму, я его тебе в окно передам завтра утром, а ты меня на остановке жди… Я им оставлю записку, ты только сейчас никому не говори… Хорошо что ты спортсмен.

* * *

Спать лёг на верху двухэтажной кровати в общей палате под честное слово, что завтра уеду. Утром ребята и девчата под ободряющий свисток физрука побежали на зарядку! Потом быстренько завтрак, во время которого Наташка мне передала чемодан, и я благополучно спрятал его недалеко от корпуса в кустах. На завтрак меня все равно не пустили, а потом я увидел, как ребята в резиновых сапогах угрюмо побрели «на поле» пропалывать свёклу. Унылая картина. Тут до меня по-настоящему дошло, как хорошо, что меня с собой не взяли – ни на зарядку, ни на грядку, ни в колхоз этот грёбаный.

Через полчаса, оставив свою и Наташкину записки, я спустился с пригорочка, на котором стояли жилые корпуса, к шоссе, дотащил действительно не такой уж и тяжёлый для меня, «спортсмена», чемодан. Наташка, сбежавшая «с поля», насобирала земляники вдоль дороги и кормила меня из своих рук. Автобус пришёл до того, как нас хватились, я благополучно доставил её с чемоданом до родительской двери и сбежал.

Неделю мы «гуляли» вместе, её мама-певица подарила нам билеты, сходили на концерт группы «Браво» с Агузаровой. Самое интересное происходило у Наташи дома вечером, когда мама уезжала на концерт, она строго спрашивала у дочки:

– Всё хорошо? Наташа, ты помнишь, что ты мне обещала?

– Да, да, мама, всё хорошо, – отвечала румяная Наташа и срывала с себя одежду, как только мама выходила за порог.

* * *

Хотя меня никогда не оставляли на второй год, получив возможность завершить моё обучение на год раньше, учителя поспешили немедленно это сделать. В седьмом классе меня выперли из школы, закрыв автоматически седьмой класс без экзамена.

Для таких как я, особо одарённых школьников, на базе трёх ленинградских училищ тогда организовали экспериментальные группы – я попал в ПТУ № 24 на ул. Щорса, нынче Малый проспект Петроградской стороны, по специальности токарь-револьверщик. В тридцати метрах от моего ПТУ был роддом, в котором я родился, и Петровский стадион, из некоторых классов даже было видно табло со счётом проходящего матча. В ПТУ платили стипендию – тридцать рублей. Плюс, по слухам, на практике, проходившей на Северном заводе, который стена к стене примыкал к уже знакомому мне заводу «Ильич», можно было тоже что-то заработать. На стене ПТУ, у столовой, висел стенд, а на нем, конечно же, Юрий Гагарин учился токарному делу. Преподаватель НВП капитан второго ранга, Пётр Васильевич, все его звали «Кавторанг», этому лично свидетельствовал, то тыкая палкой от швабры в фото Гагарина на стендах, то избивая ей молодых негодяев.

Просыпаться утром я не любил никогда, но, если до школы можно было добрести в полусне, то в ПТУ надо было ехать полчаса на сороковом трамвае, особенно это стало угнетать зимой, когда надо было его ждать. Мы ездили с Егором, которого выгнали со мной, и соседом Денисом во втором прицепном вагоне, в пустой кабине водителя, там почти всегда можно было открыть дверь. Мы отжимали маленькое окошко и получали возможность ехать отдельно от советских работяг, в «купэ». Но ни это, ни даже довольно неплохие бесплатные завтрак и обед в путяге никак не стимулировали мою посещаемость и пэтэушный энтузиазм. Там было муторно и тупо.

В ПТУ нам выдали синюю форму типа школьной, но немного другого покроя, кеды «прощайки», дурацкие сапожки с молнией на меху, синюю куртку «танкер» невероятно дегенеративного вида и синюю же фуражку. В птушные штаны-клеша я вставил шнурки, переделав их таким образом в «бананы», и так носил, стараясь поддерживать их в максимально грязном состоянии. В путягу носил только пиджачок от формы, с синей нашивкой-книжкой на рукаве и надписью шариковой ручкой в этой книжке: «АУ» – «Автоматические Удовлетворители». Фуражку, её не носил никто. Я как-то надел пьяный на улицу, с войлочной косухой, раздобытой у знакомых, и почти сразу в ней упал, она закатилась в собачье говно, пришлось начать её запускать как летающую тарелку, потом пинать, а потом растоптать, наблевать в неё и выкинуть.

Первую стипендию заплатили всем одинаковую, потому что практики не было, тридцать рублей. Бабушка рвалась её отнять или украсть, но я успел за десять рублей купить себе морской бушлат, а остатки прокурить на траве, которую тогда уже активно пыхал, на что-то более тяжёлое денег не хватило. Эту растрату бабка мне потом всю жизнь не могла простить, потому что я сказал ей, что купил бушлат за тридцать рублей, и она меня, видимо, записала в люди непредприимчивые.

В следующем месяце, несмотря на увлекательное преподавание истории Игорем Буничем – будущим автором книги «Золото партии», и на первые рок-н-рольные пластинки фирмы «Мелодия», которые мы слушали на уроках черчения, и на то, что мне охуительно однажды надрочила нимфоманка экономичка лет сорока пяти, утренний бодряк меня почти оставил, и я начал периодически прогуливать.