Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Все, – скромно подтвердил Фуке. – Дорогой друг, разрешите вам кое-что заметить во избежание излишней потери времени. Если вы не подпишете этого документа так, как он есть, то ни один французский солдат не будет отправлен в Россию и ни одна винтовка не будет дана вашей армии. Вам нельзя выбирать, так давайте покончим с этим.
– Довольно! – крикнул атаман Краснов. – Я сочту долгом сообщить моим казакам о тех условиях, на которых нам собирается помочь их великий и благородный союзник. Всего хорошего, капитан Фуке. Пока я останусь атаманом, вы не получите ни сантима»[72].
Аналогичный контракт был получен Колчаком 26 мая 1919 года. «На этот раз требования о возмещении материального ущерба сопровождались параграфом о признании всех “независимых государств”, так расточительно созданных нашими союзниками вдоль всех окраин России.
Адмирал Колчак, учитывая критическое положение своей армии, решил подписать версальский контракт. Он был немедленно признан Англией, Францией и Японией в качестве Верховного правителя России, но обещанное снаряжение так и не прибыло в Сибирь»[73]. А самого Колчака французы подлым образом передали в руки красных[74], которые его расстреляли 7 февраля 1920 года.
«Франция совершила величайшую историческую ошибку, – писал в ноябре 1920 года известный французский военный корреспондент Шарль Риве, сопровождавший армию генерала Деникина в ее победном марше на Москву, а также во время ее отступления. – Мы не поняли того, что помощь белым армиям являлась залогом победы над тем злом, которое угрожает всему цивилизованному миру. Мы заплатили бы за этот залог сравнительно скромную сумму, если принять во внимание размеры этой опасности: всего лишь две тысячи орудий и два-три парохода с военным снаряжением, которое мы получили от немцев бесплатно и которое нам было не нужно. Мы, столь осторожные и мудрые в нашей политике, в русском вопросе оказались глупцами. Мы страхуем нашу жизнь, страхуем дома и рабочих от несчастных случаев и безработицы, и мы отказались застраховать наших детей и внуков от красной чумы. Наши потомки сурово осудят преступную небрежность наших политических вождей…»[75]
Определенную помощь от Запада белые, конечно, получали, но эти поставки и закупки обеспечили их армии вооружением, боеприпасами, обмундированием и снаряжением менее чем на половину от потребностей. Трофеи, добытые в бою и оплаченные кровью, часто являлись основным источником получения пушек, винтовок, снарядов, патронов и т. д.
Что касалось количества и качества военачальников, то здесь наблюдался примерный паритет, возможно, с небольшим преимуществом белых. Причем это касалось как профессиональных военных, так и офицеров по призыву.
Профессиональное кадровое офицерство представляло собой замкнутую касту людей, целиком посвятивших себя военной службе, являвшихся носителями военных традиций, знаний, дисциплины, нередко происходивших из офицерских династий. Многие из них являлись выходцами из дворян. Кадровые офицеры традиционно были чужды политической жизни, не знали и не понимали значения партийной борьбы и идеологии, воспитывались на имперских идеалах безоговорочной верности державе.
Офицеры по призыву были продуктом Первой мировой войны, результатом массового призыва в армию образованных слоев общества или производства в офицеры отличившихся нижних чинов. Спектр их политических взглядов в целом соответствовал спектру всего общества, так что тот факт, что значительное их число пошло на службу к красным, не вызывает удивления. Гораздо интереснее, почему чуть ли не половина кадровых офицеров[76] оказалась там же.
Наиболее распространенной причиной было сочетание у профессиональных военных патриотических идеалов с полной политической дремучестью. Им что Николай II, что Керенский, что Ленин были на одно лицо, разобраться в том, какая пропасть отделяла Ленина от вожаков Временного правительства, они не умели. Служа им, они считали, что служат России[77].
Другой причиной было стремление профессиональных военных во что бы то ни стало сохранить русскую армию, пусть и с помощью большевиков[78]. В Красную Армию стремились и офицеры, не добившиеся по разным причинам успехов при самодержавии. Наконец, офицерам надо было просто на что-то жить и содержать свои семьи. Часть из них понимала себя наемниками, которые за хорошее содержание готовы были служить и красным, и белым.
Впрочем, основная масса военспецов, как назывались офицеры на большевистском языке, попала в РККА отнюдь не добровольно, а в результате мобилизации[79]. Однако по мере наступления белых армий началось бегство бывших офицеров, оказавшихся против своей воли в Красной Армии. Количество перебежчиков в стан противников РККА исчислялось тысячами. К белым перелетали целые авиаотряды[80], переходили высокопоставленные военспецы до уровня командующих армиями включительно. Одной из причин было настороженное, если не сказать враждебное, отношение красноармейцев к военспецам[81].
Чтобы, с одной стороны, контролировать военспецов, а с другой – разъяснять красноармейцам их пользу[82] и необходимость беспрекословного подчинения им, был создан институт военных комиссаров[83]. Советское руководство относилось к офицерам исключительно потребительски – как к наемникам, выжимая их, что называется, до последней капли.
Совсем иначе обстояло дело у белых. Само Белое движение было создано и возглавлялось кадровыми офицерами, выражало их мировоззрение и идеалы. Однако идеалы эти не были едиными. Например, лидеры Добровольческой армии (Алексеев, Корнилов и Деникин) были приверженцами курса кадетской партии, но понимали его весьма по-разному. Когда их армия выросла в Вооруженные силы Юга России, в ее рядах появилось немало ярых монархистов. Все это не могло не размывать политическую платформу белых, делая ее более аморфной. Такая аморфность и разнородность течений, отсутствие единой идеологии привели к отсутствию должной координации и противоречиям между антибольшевистскими фронтами и армиями, отчасти предопределив неудачу белых.
Белое движение восприняло многие пороки царской армии – махровый бюрократизм, из-за которого тысячи офицеров находились на довольствии, но не воевали, соперничество между различными идеологическими лагерями, между армиями и подразделениями внутри армий, интриганство и, если можно так выразиться, корпоративную обособленность[84]. Назначая военачальников, руководство стремилось поставить на ключевые посты «своих», не допустить на них «чужих» и при этом никого не обидеть. Белые буквально погрязли в конфликтах внутри командования. На профессиональные качества офицера обращали внимание в последнюю очередь. В результате резко снижалась эффективность использования офицерских кадров. В Советской России офицерство для решения военных задач использовалось эффективнее, чем в белом лагере.
Имея преимущество по всем трем упомянутым параметрам (численность, вооружение, качество военачальников), а главное – в степени пассионарности, обусловленной единой идеологией и институтом красных комиссаров, РККА закономерно победила.
Стратегическим результатом для советского руководства по итогам горячей фазы Гражданской войны стала непоколебимая уверенность в единственно правильном, универсальном способе построения управляющей системы: жесточайшая централизация, жесткая дисциплина, единоначалие и использование профессионалов. И не сказать, что этот вывод для большевиков был изначально