– У вас нет никаких соображений, кем могла быть женщина?

– Да как-то теряюсь, – пожал плечами мистер Бергер.

– А если поразмыслить? Пофантазировать, если хотите?

– Может показаться странным.

– Несомненно.

– Еще подумаете, что я сумасшедший.

– Любезный мой друг, мы с вами едва знакомы. Выносить подобное суждение, не состоя с человеком в более тесном знакомстве, я бы не осмелился.

Мистер Бергер приободрился. Путь проделан неблизкий; не мешало бы и закончить утомительное странствие.

– По-моему, это могла быть… Анна Каренина. – На всякий случай, чтобы не выглядеть нелепо, мистер Бергер поспешно добавил: – Или призрак, хотя для привидения она смотрелась слишком материально.

– Она не призрак, – пробормотал господин.

– Вы правы. И она выглядела так… реально. Хотя у вас наверняка готов ответ, что она конечно же не Анна Каренина.

Пожилой господин снова пощипал себе ус. Взгляд отдаленно-глубоких глаз выказывал внутреннюю борьбу.

– Положа руку на сердце, не стану отрицать, что это и есть Анна Каренина, – вымолвил он.

Мистер Бергер, подавшись к своему визави, значаще понизил голос:

– Речь идет о какой-то сумасбродке? О психически больной женщине, считающей себя Анной Карениной?

– Нет. Вы вот думаете, что она Анна Каренина. А она знает, что она Анна Каренина.

– Что? – ошеломленно переспросил мистер Бергер. – Вы имеете в виду, что она и есть Анна Каренина? Но позвольте: ведь Анна Каренина – персонаж из книги Льва Толстого. В действительности ее не существует.

– Неужели? Но вы только что заявили, что не усомнились в ее подлинности.

– Нет. Я лишь сказал, что та женщина казалась реальной.

– И что вы сочли, что она – Анна Каренина.

– Да. Я… Понимаете ли, одно дело – тешить себя иллюзией или представлять такую возможность. Но даже такие мысли подразумевают особый подтекст, и я смею надеяться, что рано или поздно всему этому отыщется рациональное объяснение.

– У вас имеется логичное объяснение?

– Но где-то же оно есть, – развел руками мистер Бергер. – Просто пока не приходит на ум.

У него уже шла кругом голова.

– Как насчет чашки чаю? – неожиданно спросил пожилой господин.

– Пожалуй, не откажусь, – рассудительно ответил мистер Бергер.

X

За разговором они сидели в комнате пожилого господина и пили чай из фарфоровых чашек – на оловянном блюде лежали ломтики фруктового пирога. Горел камин, а в углу уютно светила лампа. Стены были украшены изысканными и явно старинными полотнами. Стиль некоторых из них был мистеру Бергеру знаком. Биться об заклад он не рисковал, однако готов был поспорить, что как минимум одно из них принадлежит кисти Тернера, одно – Констеблю, и еще две – Ромни (портрет и пейзаж)[9]. Пожилой джентльмен представился как мистер Гедеон, библиотекарь Кэкстона вот уже более сорока лет. Должность эта, пояснил он, вменяет ему содержать, а по мере надобности и пополнять коллекцию, при необходимости осуществлять реставрационную работу и, разумеется, присматривать за персонажами.

Мистер Бергер поперхнулся.

– То есть как? – выдавил он.

– Так, – буднично кивнул мистер Гедеон. – Я присматриваю за персонажами.

– Какими?

– Литературными.

– Они у вас что, живые?

Теперь мистер Бергер начинал сомневаться не только в своей вменяемости, но и во вменяемости мистера Гедеона. Налицо был странный библиофильский кошмар. Оставалось надеяться, что, очнувшись, он окажется дома. Вероятно, он задремал над книжкой, которая и навеяла ему сюрреалистическую мишуру насчет библиотеки и пожилого господина.

– Одного из них вы сами видели, – напомнил мистер Гедеон. – Вернее, одну.

– Да, – согласился мистер Бергер. – И не только ее. К примеру, на вечеринках я иной раз вижу субъектов, ряженных под Наполеона. Однако я не считаю, что видел Наполеона Бонапарта.

– Наполеона у нас нет, – уточнил мистер Гедеон.

– Нет? Отчего же?

– У нас здесь персонажи – только вымышленные. С Шекспиром, надо признать, дело обстоит слегка запутанно, и поэтому у нас иной раз случаются проблемки. Но правила не являются четкими и жесткими. Будь оно иначе, все шло бы весьма гладко. Но литература не является набором устоявшихся канонов, верно? Представьте, как стало бы серо, уныло и скучно, не так ли?

Мистер Бергер уставился в свою чашку, как будто в расположении чаинок на донышке ему могла раскрыться суть вещей. Когда этого не произошло, он сцепил перед собой ладони и покорился грядущему.

– Ладно, – дрогнул он губами. – Расскажите мне о ваших персонажах…

По словам мистера Гедеона, огромное значение в этом отводилось широкой публике.

В какой-то момент персонажи становятся столь хорошо знакомы читателям – да и нечитающим людям тоже, – что обретают плотность существования без привязки к странице.

– Возьмем, например, Оливера Твиста, – развивал мысль мистер Гедеон. – Многие о нем наслышаны, знают его по имени, даже не потрудившись почитать текст, которому Твист обязан своим существованием. То же самое Ромео и Джульетта, Робинзон Крузо, Дон Кихот. Назовите имена героев любому мало-мальски грамотному человеку с улицы, и вне зависимости от того, знаком ли он с текстом, он без запинки охарактеризует вам Ромео с Джульеттой как несчастных влюбленных, Робинзона Крузо как сидельца на необитаемом острове, а Дон Кихота как сумасброда, воюющего с ветряными мельницами. По аналогии, насчет Гамлета скажут, что ему являлся призрак отца, что капитан Немо плавал в подводной лодке, а Атос, Портос, Арамис и д’Артаньян – дружная четверка мушкетеров.

Предположительно, числу тех, кто достигает такой известности, имеется предел. Занятно, правда? И конечно же рано или поздно прославленные персонажи находят свое пристанище здесь. Но вы удивитесь, какое количество народа может вам поведать что-нибудь о Тристраме Шенди, Томе Джонсе или о Гэтсби[10]. Признаюсь вам, что я и не представляю, где конкретно находится точка этого перехода. Известно лишь, что в какой-то момент те или иные персонажи становятся настолько знамениты, что буквально впрыгивают в наш мир, после чего материализуются внутри или вблизи нашего заведения. Так было всегда, с той поры, как родоначальник библиотеки мистер Кэкстон, незадолго до своей смерти в тысяча четыреста девяносто втором году, основал здесь первое книжное хранилище. Согласно хронике, он сделал это после того, как в тысяча четыреста семьдесят седьмом году к нему на порог явились некоторые из чосеровских паломников[11].