Это было именно то, что Лене не нужно. Категорически. Ни на «срок», как Тане, ни по-другому. Зачем вписываться в такую драму? Пусть лет ей тогда было немного, но и опыт был. За ней ухаживали с тринадцати лет, иногда мужчины гораздо старше. Часто с серьезными намерениями и желанием ждать ее совершеннолетия. В университете Лена то попадала в переплет из-за того, что ее дружелюбие неверно трактовали, то просто отбивалась. Она точно знала: когда-то ее сердце и тело скажут: это мое. А то, что не мое, то не мое. Семейные мужчины отпадали в принципе.

Она плакала всю ночь. Утром приняла решение. Позвонила своему знакомому с претензиями на более теплый статус и сказала, что согласна приехать к нему в редакцию на смотрины, куда ее звали. Очень хорошую, известную, кстати, редакцию. Днем избегала встреч с Володей. Вечером уезжала в Москву с тем, кто предлагал подвезти. А предлагали все. И не только из редакции. Ее постоянно преследовал странный мужик из местного ФСБ. Игорь Макеев. Использовал, что называется, навыки. Она бежит в магазин за молоком и булочкой, а он уже там ее перехватывает. Поехала как-то и с ним. Неглупый очень оказался человек, образованный. И собой ничего. Подвез к дому, но не выпустил, крепко прижал к себе. Она вынесла поцелуй, потом…

— Ну, что ты, господи! Не чувствуешь, что мне это не нужно?! Ты, наверное, нравишься женщинам. Но не всем же.

— Понятно, — сказал он резко, как следователь на допросе. — И я знаю в данном случае причину.

Высадил и уехал.

«…Как я рвалась тогда на свободу, — подумала Лена утром. — А свобода меня отталкивала, предлагая лишь другие варианты рабства».

Она встала, покормила ребенка грудью, они привелись в порядок. Потом она с ребенком в слинге ходила в магазин, в аптеку, погуляли немного: у нее, кроме малыша на груди, две сумки в руках. Вернулись. Опять приводились в порядок. На этот раз Мариночке было время есть овощное пюре. Она сидела за своим столиком и радостно болтала ножками.

— Все, — поцеловала Лена пяточку. — Ты спишь, мама будет работать.

— Мама… — захлопала девочка глазками, как у Мальвины, только карими, а ресницы лежали практически на щеках.

Засыпала она быстро и крепко. Здоровенькая родилась. Семь месяцев назад. Лена убрала на столе и бросилась к компьютеру — править и отправлять литературный обзор в журнал, в котором она работала. Она не брала отпуск по уходу за ребенком. Договорились, что будет справляться. Справлялась. Закончила, отправила, посмотрела на часы: Марина будет спать еще не меньше часа. Нужно тоже уснуть. Иначе для следующей прогулки сил не хватит. Вес Маринка набирает с опережением. Коляской они обе как-то решили не пользоваться. Маринке было в ней одиноко и ничего не видно. И потом они разговаривали.

Лена едва коснулась головой подушки и провалилась в глубокий сон. Ей снилось солнце, лед и вода. Брызги, мелкие, как пыль, опутали ее плотной пеленой.

…Тогда, накануне первого мая, аномальная жара сменилась резким похолоданием. Река, которая в жару не сумела полностью освободиться ото льда, местами вновь обледенела. А в редакции некоторые любители солнца уже в выходные успели немного позагорать на берегу. Поделились впечатлениями, и все решили первого мая — они работали, но день короткий — устроить легкий пикник.

— Вообще снежинки пролетают, — сказал, глядя в окно, фотограф Виктор. — Засада! Хотелось на пикник. Слушайте, у меня классная идея: не отменять! Более того, усугубить. Я ставлю бутылку шампанского тому, кто откроет завтра купальный сезон.

Почти вся редакция была в это время в большом кабинете Тани и Лены. Дистанции между Леной и коллективом, мягко говоря, больше не было. Ей даже казалось, что Володя, самый авторитетный человек здесь, своим откровенным поклонением ей, которое выражалось просто в тоне, взгляде, внимании к каждой мелочи, связанной с ней, — заразил всех. Она приходила, и все чувствовали, что начинается притягивающая, пленительная и заманчивая, замешанная на неизбежных драмах игра. Всегда присутствовала все более худая и мрачная Таня. С тайфуном не спорят. Лене было так тошно на душе в тот момент. Она уже не знала, что еще придумать: то, что не начиналось с Володей, должно быть убито и забыто. Но в другую газету не смогла поехать даже на «смотрины». Володя на ее демонстративные поездки домой с кем-то другим, в том числе и михмихо, как стали насмешливо называть в редакции Михаила Михайловича, не реагировал никак. Даже не пытался разговаривать. Здоровался, улыбался, что-то говорил по делу. Старался реже выходить из своего кабинета. Однажды Лена с Таней стояли у себя на площадке, где Таня курила. Он поднялся напомнить Тане, что он ждет материал в номер. И пошел вниз по лестнице. Лена смотрела на его лицо сверху… Это невероятно. И невыносимо. Просто глубоко несчастное лицо. И ресницы лежат на щеках. В общем, плохо ей было. И потому она сказала Виктору:

— Я согласна. Только, кроме шампанского, еще красная икра. Иначе не полезу.

На следующий день приехала в джинсах, теплом свитере, под ними был купальник. Все быстро сделали, что требовалось, собрались синхронно, радостно. Самые распорядительные привезли необходимое для костра и шашлыка. Пакеты с едой. Даже Таня притащила сумку с пирожками, которые якобы испекла сама. Лена подумала, что она все купила в магазине неподалеку, там как раз пекли пирожки. Но факт остается фактом: люди собрались на праздник. Когда все вываливались из редакции шумною толпой, распределялись по машинам, спокойно вышел Володя, на этот раз в шикарном костюме кофейного цвета. С пустыми руками, разумеется. Улыбнулся всем добродушно. Пропустил небольшую кавалькаду, потом поехал замыкающим — один.

На пленэре был ужас, конечно. Холодно. По реке плывут льдины, от берега, по мели, сверкает тонкая ледяная пленка, родившаяся ночью. Но все заработали активно. Вскоре горел большой костер, запахло шашлыком. Секретарша главного, любовно называемого коллективом «тараканом» за действительно уникальные усы, скромная, тихая, аккуратная женщина, вдруг робко сказала:

— А я привезла домашнюю вишневую наливку. Мама делает. Ничего?

— Что значит, ничего, Нина?! — заявил шутник Дима. — То, что доктор прописал! Думаю, пора эту наливочку и употребить. Иначе радость от встречи с природой какая-то не полная. А ведь нас ждет танец маленького лебедя, если нас не обманули, как всегда.

И все вопросительно уставились на Лену.

— Не обманули, — сказала она, ненавидевшая холод. — Прошу только показать шампанское и красную икру.

Фотограф Виктор охотно продемонстрировал всем. Шампанское было отличным. Банка с икрой большая. Он сказал, что привез из Приморья. Лена в его машине сняла джинсы, свитер и пошла к воде босиком по омерзительно холодному песку. Потом под ногами треснул тонкий ледок, пытавшийся укрыть воду, которой, конечно, не должна касаться нога нормального человека. Лена — не «морж» никогда, ни разу, ни за что. Но она шла все решительнее. Вода уже прикрыла ее бедра. Потом дошла до груди. Навстречу плыли обломки мрачных, как Таня, льдин. А что? Все тут такое ласковое, как ее жизнь теперь. Она поплыла, тело горело, как обваренное. Так, наверное, сначала чувствуют себя все те, кто замерзает. Обратный путь был уже ничего. Как будто так и надо. На берегу стояли все, а фотограф Витя суетился с большим полотенцем. Лена вышла и даже рассмеялась от такой предусмотрительности. Она, в отличие от него, забыла о себе позаботиться, даже сухое белье не взяла. В машине Виктора сняла купальник, натянула на голое тело джинсы и свитер, надела на красные ноги кеды. Побежала к костру. Села так близко, что пламя дышало ей прямо в лицо. Выпила из рук Виктора большой бокал шампанского, специально для нее, остальное люди допили просто из горла по очереди. Потом он ее кормил красной икрой из десертной ложки. Все делалось театрально и значительно. Люди хотели спектакль, они его получали. Все смотрели, все веселились, комментировали. Володя продолжал рассказывать что-то Диме, говорил обстоятельно своим красивым баритоном. А Лену только сейчас, в сухости и относительном тепле, догнала трясучка. Зуб на зуб не попадал.