девушка одним махом, словно тряпичную куклу, впечатывает здорового парня головой в белый бетонный обод.

Мерзко хрустнула кость. От этого в сущности безобидного звука Дарью сложила напополам тошнота. Та тварь убила, наверняка убила, взяла и убила ни к чему не причастного, вполне симпатичного, просто порядком надравшегося юношу.

Ядвига выпустила горло парня, небрежно отряхнула руки, глянула на Дашку, улыбнулась, облизнулась, подмигнула — и с неуловимой глазом скоростью метнулась к ней. Дарья не успела даже вздохнуть, сгруппироваться — тварь сбила её с ног, выдрала клок седеющих волос, пытаясь откинуть их с шеи, и впилась зубами в горло. Даша захрипела, беспомощно трепыхаясь.

Сейчас она не отключилась — в сознании огнём пылала мысль, что третий укус смертелен, не позволяя нырнуть в приятный туман беспамятства. Девушка замахнулась ножом, который все ещё сжимала в кулаке, но ядвига, даже не оторвавшись от горла, перехватила руку. Даша лежала, тряслась, слышала над ухом булькающие звуки, задыхалась под весом чудовища, чувствовала, как обжигающей струёй проникает в тело отрава, и осознавала, осознавала, что это конец. Рука с ножом, перехваченная ядвигой, судорожно дёргалась, но хватка твари была железной. Через долгое, долгое время ядвига её отпустила, удовлетворённо сглотнула и приподнялась на локтях, разглядывая жалкую жертву. Даша уже в голос рыдала, захлёбываясь соплями и слезами. Это невыносимо, невозможно — быть ещё живой, до последнего нерва живой, и знать, что она покойница. От слез не полегчало, а перед глазами млела в злорадной улыбке ядвига. Девушка снова отчаянно забилась, повизгивая от ярости, за которой пыталась спрятаться от непоборимого животного страха. Ядвига расхохоталась и, играючи, принялась отпускать и ловить Дашину руку с ножом, не позволяя нанести удар. И Дашка, не вынеся издёвки, уже собиралась выронить нож. Забыться в полной апатии на холодном клочке асфальта. Тварь её уже убила, пусть теперь. Пусть убирается, а не хихикает мерзким, прекрасным, полным жизни смехом.

Когда девушка почти разжала пальцы, потеплел вдруг кулон на груди и магнитом прыгнул в лицо ядвиге. Чудовище взвизгнуло. Кулон прилип к её щеке, оставляя глубокий, запахший палёным мясом ожог. Ядвига, забыв обо всём, схватилась за лицо. А Дашка, прежде чем тварь успела вскочить с неё, вогнала той нож в шею — туда же, где ядвига трижды прокусила шею ей. Тупой нож вошёл в плоть наполовину — вбить его оказалось гораздо сложнее, чем резать на кухне скользкое размороженное мясо. Даша, вопя от ужаса, столкнула с себя бьющуюся в конвульсиях ядвигу, приподнялась и всем весом навалилась на рукоять ножа. Было мерзко и тяжело — нож не слушался, края рваной раны тут же начали затягиваться. Глаза чудовища закатились, в горле булькало, руки скребли по асфальту, но ядвига не сопротивлялась — просто дёргалось тело, никак уже не управляемое разумом. Это были самые кошмарные минуты в Дашкиной жизни — она с ног до головы измазалась кровью, ярко-алой, — не чета её собственной, отравленной, — она пилила и терзала шею, но не могла допилить даже до кости, а рана то и дело зарастала болезненно-розовой кожей.

— Ничего ты там не отпилишь, кухонным ножом, — пропыхтел отпавший от твари, но ещё дымящийся кулон. — Сожги её. Видишь костёр? Только не вынимай нож из раны, а то регенерирует и очнётся.

Дашка измученно покосилась на мусорные бачки. Там тлел сваленный в кучу и подожжённый кем-то хлам. До кучи было мучительно далеко. Не больше десяти метров, но для ослабленной Дашки, да ещё если волочь ядвигу, — невозможно далеко. Только что снова располосованная ножом рана заросла на пару сантиметров. Дарья схватила ядвигу за голову, удерживая в горле нож, и тяжело поволокла, в душе надеясь, что голова вот-вот оторвётся сама. Она тащила тело долго, вначале на полусогнутых, потом ползя на коленках. За ядвигой тянулся широкий кровавый след. Кое-где остались и чёрные бусинки Дашкиной крови, сочащейся из содранных коленей.

Когда девушка тяжело втащила ядвигу головой в костёр, почти потухшее пламя вспыхнуло ярко и весело, опалив Дашке руки и волосы. Дарья с визгом откатилась, дуя на ладони. Но тут же, забыв о боли, изумлённо уставилась на жарко трещащий огонь. Плоть ядвиги горела лучше нефти.

Пламя лизало мраморную кожу и пышные волосы, бежало ручейком по пятнам запёкшейся крови. Тело ёжилось и чуть не плавилось воском. Дашка поползла задом от опасно расходившегося огня, но до последнего видела остекленевшие глаза ядвиги за горячей красной стеной. Потом огонь пожрал и глаза, оставив пустые провалы черепа, а ещё через несколько мгновений и череп рассыпался чёрными струйками пепла. Огонь, не желая успокаиваться, так же жадно затанцевал на мусорной куче, превратив в горячий горн место, где не осталось и памяти о том, что недавно было ядвигой.

Даша уткнулась лбом в коленки и разревелась.

***

— Рассказать тебе сказку?

Вокруг царила непроглядная душная ночь. Дарья лежала в скудном палисаднике за домом. Земля с каждым часом становилась всё холоднее, и девушку трясло в ознобе. Ей было удивительно плевать. Может, это вообще не озноб, а первые признаки агонии. Идти никуда не хотелось. Хотелось просто лежать, обняв себя руками, дрожать, всхлипывать, чувствовать спиной холодную землю, жить и дышать.

А вот кулон уже не единожды пытался её растормошить и дурацкими репликами портил всю прелесть последних минут бытия.

— Не надо. Расскажи, кто ты такой. Не юли. Я всё равно умру скоро, — раз уж безделушка не затыкалась, Даша решила проявить вялое любопытство.

— О, я… да, ядвига, на попечение которой я был оставлен, скоропостижно скончалась… так что стоит, наверное, с кем-то поделиться. Я — заточённый в ювелирное, кхм, изделие вампир.

— Вампиров же не существует, — Даша безразлично фыркнула. Кулон опять врёт и недоговаривает. А небо начинает сереть у горизонта. Может, ей ещё суждено увидеть последний в жизни рассвет.

— Не существует в фольклорном смысле, как мелких кровопивцев, страшилки для детей, — безделушка запиналась, то ли подбирая слова, то ли сомневаясь, стоит ли рассказывать. — Я — один глобальный, единственно возможный вампир. Такая с трудом измеримая сущность, вампир энергетический, бедствие и паразит для всего мира. Все эти поверья про вампиров пошли, должно быть, от меня. Так же, как одна из ипостасей дьявола и демона трансформировалась когда-то в фольклоре во вредного рогатого чертёнка. Я нематериален и нетелесен. Но когда получаю свободу и вхожу в силу, в мире начинают свирепствовать войны, болезни, бушевать катаклизмы… И если меня не остановить, принесу полный хаос и разрушения. Но