А юный раззява-часовой Игнат в этот момент уже был в лодке, склонился…

– Ты выбери рыбку-то…

И получил могучим кулаком по затылку. Упал.

– Вяжите его, – приказав, человек со шрамом быстро потрогал парнишке пульс и облегченно вздохнул. – Хорошо, не убили.

– Да ты что, Йован! – обиделся второй здоровяк, гребец. – Да как можно-то. Ты ж сказал – тихонечко, вот я и…

– Тихо! – Йован прищурился, внимательно осматривая гавань. Старый причал, полуразрушенные пакгаузы. Никто их особо не охранял, так, для порядку больше. Вот юнцов и ставили. – Вот тот кирпичный амбар вполне подойдет… Тащите.

* * *

Алексия вытащила из стопки конверт с виниловой пластинкой. Красивый, древний – с глянцевым изображением какой-то старинной музыкальной группы. Вытащила пластинку, полюбовалась… и со вздохом убрала обратно. При всем желании все равно не послушать. Электричество нынче в Кронштадте экономили, генератор включали редко. Да не только электричество – все экономили. Синего-то поля, увы, больше не было, а с Черным… С Черным отношения были сложные. Словно дикий, едва-едва прирученный зверь, оно то ластилось, исполняя все пожелания Мастера, то вдруг неожиданно показывало норов. И еще – просо высасывало все жизненные силы! Словно вампир. А позавчера, общаясь с Полем, Лексе вдруг сильно захотелось уйти, окунуться в эту зовущую зловещую черноту… уйти, чтоб никогда больше не возвратиться! Удержала ее только любовь. Кир… милый Кир…

С легкой улыбкой девушка подошла к висевшему на стене зеркалу. Стройная фигурка… пожалуй, даже слишком стройная. Какое-то осунувшееся, исхудавшее лицо. И эти ужасные синяки под глазами! Даже вчерашняя настойка из лопуха-зобуха не помогла. Зато веснушки пропали – нет худа без добра! И глаза… измрудно-зеленые, сверкающие, они сейчас казались еще больше… эти глаза так нравились Киру!

А вот волосы… подстричься, что ли? Или оставить как есть? Вообще-то они красивые – золотистые, густые, мягкие… Только вот мыть надо почти каждый день, воду греть. Впрочем, все равно самой мыться, не ходить же грязной, как некоторые…

И ведь исхудала. Исхудала, да. Хорошо, хоть Киру именно такие худышки и нравятся.

Закусив губу, девушка приподняла тельняшку, обнажив плоский животик с темною ямочкою пупка. Камуфляжные брюки ее едва держались на бедрах… Исхудала, да…

– Лекса, привет! Ой…

Внезапно возникший в зеркале мальчишка лет двенадцати смущенно замолк. Он чем-то походил на саму Алексию: такой же светловолосый, зеленоглазый, худой. Двоюродный или троюродный братец. Родственник. Нашелся, кстати, совеем недавно, сам. Честно говоря, Лекса его плохо помнила… но все же помнила и была рада: все ж, кроме Кира и Спайдера, еще одна родная душа.

– Привет, Серж. Заходи!

– Ты, вроде, переодеваешься…

– Да нет, просто смотрю.

Ничуть не стесняясь, девушка провела рукою по бедрам:

– Я слишком худая?

– Да нет, не слишком, – весело улыбнулся Серж. – Ты, вообще-то, красивая. Знаешь, я рад, что у меня такая сестра!

Подойдя ближе, парнишка обнял сестрицу сзади и тут же в смущении отскочил.

Алексия хмыкнула:

– Да что ты все стесняешься-то? Чего пришел? Если пластинки послушать, то – увы, электричества сегодня нет.

– Я не пластинки… По делу! – Спохватившись, мальчишка поправил бушлатик и, напустив на себя крайне важный и деловой вид, сообщил:

– Председатель Кир будет ожидать тебя к вечеру в Чумном форте. Хочет немного поработать с Полем.

– Ах, это он хочет поработать? – язвительно скривилась девушка. – Ну-ну.

– Так что телефонировать?

– Что-что… То и скажи – приду.

– А можно… – Серж на секунду замялся, опустив глаза. – Я давно хотел попросить… Можно и мне с тобой? Хоть одним глазком взглянуть, а? На это Черное поле.

– Ничего интересного, – отрезала Лекса. – Поле как Поле, чего на него смотреть-то?

– Ну, пожалуйста. Я просто…

– Похвастался уже кому-то? Будто бы видел… Соврал!

– Ну, понимаешь… есть одна девчонка…

– Ага – девчонка…

Серж смотрел столь умоляюще, что, казалось, вот-вот расплачется, вот-вот упадет на колени. Да и, верно, упал бы. Только Алексия не дала – в конец-то концов, сердце ее было не из камня.

– Ладно, так и быть, возьму. Будь готов к вечеру! Ты сейчас на вахте?

– Сдал уже!

– Тогда поди поищи дров.

* * *

Игнат пришел в себя в старом пагкаузе. Раздетый по пояс, со связанными за спиной руками. Сквозь дыру в крыше внутрь проникал мертвенно-бледный дневной свет.

Ощутив сильную боль в затылке, мальчишка застонал и зашевелился.

– Очнулся, дружок? – участливо осведомился смуглый мужчина с красивым лицом и шрамом на левой щеке. – Вот и славненько. Голова не болит?

– Развяжите меня… – сквозь зубы пробормотал Игнат. – Я часовой!

– Знаем, знаем. – Незнакомец – тот самый рыбак! – нехорошо усмехнулся и переглянулся со своими напарниками – двумя мерзкими с виду здоровяками. Или – не мерзкими, а вполне обычными. Просто Игнату так показалось, что мерзкими, – ситуация складывалась такая. Нехорошая, прямо сказать, ситуация, да.

– И дружок твой, Миша, – тоже часовой… Был. – Человек со шрамом вдруг резко вытянул руку и, ухватив пленника за подбородок, повернул ему голову влево. – Глянь!

Игнат взглянул и тут же вскрикнул, непроизвольно закрыв глаза от отвращенья и ужаса. Слева от него, в углу, сидела большая голая кукла… впрочем, не голая и не раздетая – на ней даже кожи не было! Лишь кровоточащие мускулы, жилы да белеющие белки глаз! Не кукла, нет… Кусок мяса!!!

– Ты дружка-то своего признал? – под хохот сотоварищей поинтересовался «рыбак». – Он, бедняга, мучился, да. Вместо того, чтобы просто с нами поговорить. Ты ведь не такой молчун, верно? Мы ведь ничего такого секретного не выспрашиваем. Просто кое-что выясняем, ага… Ну, так что скажешь? Хотя сначала скажу я.

Человек со шрамом вдруг вытащил нож, блестящий и, по всей видимости, острый. Вытащил и легонько провел лезвием по груди пленника, оставив узенькую полоску, царапинку, сразу же начавшую сочиться кровью.

– Это только начало, мой юный друг. Сейчас я сниму тебе кожу с живота, потом – разрежу спину и займусь позвоночником. Это весьма неприятно, ага. Я скажу больше – больно. Очень больно, мой друг. Эта невыносимая боль проникнет в твой мозг, полностью поглотит все твои мысли. Все до единой. И ты сойдешь с ума, превратишься в овощ, прежде чем умрешь. А умирать ты будешь долго – это я тебе обещаю. Долго и мучительно. И будешь громко кричать и ругаться… Впрочем, наверное, я все ж первым делом отрежу тебя язык! Знаешь, не люблю ругани, всяких дурных слов. Они мне противны, знаешь ли. Так что давай язычок…