Отступали без паники, но отдельные подготовленные солдаты и командиры смело и честно говорили о некоторых причинах такой неподготовленности РККА, которая намеревалась воевать на чужой территории в случае вторжения врага на нашу землю.

— Товарищ старший лейтенант, почему нас отправили на войну, вооруживши лопатами? Я с ней пришел рыть окопы и противотанковые рвы, а меня загребли безоружного на фронт — ни сабли, ни берданки, — жаловался пожилой доброволец, оказавшийся биологом. — Хорошо, что кухонный нож прихватил.

— Русскую пружину исторически супостаты поначалу всегда сжимали, а потом она расправлялась с такой силой, что отбрасывала их за пределы своих границ, а с оружием действительно случилась дурацкая, а потому опасная заморочка. Заставлять воевать без оружия — это преступление, — смело рубанул воздух большой ладонью высокий черноволосый красавец — командир батальона.

— Знаете, товарищ командир, люди, достигшие больших властных высот, обязаны постоянно думать о безопасности своих граждан, своей армии, своей страны. Слова Сталина верные. Но их надо еще обобщить. Пока это только чертежи мысли. Их следует воплотить в реальность как можно скорее. Враг сатанеет от радости побед, — заметил бывший преподаватель одного из столичных институтов, стоявший рядом с Козловым.

— Москва его остановит! — улыбнулся один из солдат — рыжий и весь покрытый светло-коричневыми веснушками. Создавалось впечатление, что его лицо облюбовали скукоженные и замершие муравьи.

— Ох, нелегкая это работа — тащить бегемота, да еще из болота. Мы сегодня сидим в огромном болоте. Если сами не выберемся, тут и засосет нас тина, — кисло заметил тщедушный тонкошеий паренек, то ли выпускник школы, то ли студент.

— Пробьемся, ребята, все равно победа будет за нами, — подбадривал Козлов своих единомышленников, ряды которых пополнялись выскакивающими из кустарников или прибегающими из лощин с такими же, как и у «козловцев» перспективами красноармейцами. Одни шли и бежали в ботинках и обмотках, другие в сапогах, а некоторые совершенно босые.

— Где сапоги потерял? — спросил Александр у одного из таких вояк.

— Болото содрало, чуть сам не погиб в трясине — спас рядом стоящий куст. Это была моя соломинка, — пояснил босоногий солдат.

Вот так они и шли навстречу судьбе, иногда отстреливаясь, обходя деревни и хутора, в которых свирепствовали карателями немцы. Но проблема желудка заставляла после тщательной разведки посещать избы крестьян — другого способа выжить не существовало. Проблема аппетита приближалась быстро, а уходила медленно. И снова желудок ворчал — есть хотелось постоянно.

Время в такой обстановке стремительно уплотнялось, заполняясь разного рода неприятностями. А само понятие времени порой казалось выдумкой смертных, но все же это была ткань, из которой состояла их искалеченная отступлением жизнь, которую и жизнью было трудно назвать.

Беседуя с ветеранами — участниками войны, автор не раз сталкивался с подтверждением оценки жуткого бытия в отступлении, когда с четырех сторон наваливалась опасность быть подстреленным или «попасть в пасть» засады.

Удручающая картина не захороненных людей — солдат и командиров. Последних опознавали по синим бриджам. По кюветам лежало много гражданских людей: стариков, женщин и детей, рядом валялись их кем-то потревоженные пожитки, то ли мародерами, то ли зверями. Хотя зверями на войне часто становился и гомо сапиенс.

Все эту жуть видел старший лейтенант Козлов и потом, уже после войны, рассказывал на встречах в Белоруссии, на своей родине — в станице Александровская на Ставрополье, а также в Горячем Ключе на Кубани соседям, друзьям и даже губернатору Николаю Игнатовичу Кондратенко.

* * *

То, что видел А. И. Козлов при отступлении из Вяземского котла, могло разоружить слабого человека. Но Александр Иванович и его бойцы были не робкого десятка. А творилось ужасное. Послушаем генерала вермахта Хейнрици, командовавшего летом 1941 года 43-м корпусом на территории Смоленщины, где воевал и наш герой. Это тот случай, когда враг говорит правду, что подтверждено участниками тех событий и нашими историками, глубоко копавшимися в архивах.

«Война тут дорого нам обходится. Была ли она необходима?» Именно так заканчивает письмо от 23 августа 1941 года жене Гертруде генерал Готхард Хейнрици.

Вот несколько выдержек из его дневниковых записей, исполненных в эпистолярном стиле:

«Вчера против нас стояла русская дивизия, которую мы застали совершенно врасплох до того, как разбили ее. Массы солдат бродят повсюду, по бескрайним лесам и бесчисленным крестьянским хозяйствам, часто стреляют со спины. Русский — коварный солдат в целом. Поэтому наши парни проводят зачистки, без пощады».

23.6.41 г.

«Русский очень силен и дерется отчаянно. Сражения в лесополосе особенно плохи. Внезапно русский появляется отовсюду и открывает огонь, атакует колонны, отдельных бойцов или посыльный транспорт».

1.7.41 г.

«Русский демонстрирует ударостойкость, несмотря на все его поражения. Вчера читал заявление русского главнокомандующего, который сказал, что они будут продолжать сражаться, даже если Москва падет. Полагаю, он прав. Изменения настанут только тогда, когда система в России сломается изнутри. Я сомневаюсь, что условия для этого уже сформированы. Кажется, что внушающая ужас русская система террора заставляет умолкнуть любую оппозицию. Можно допустить, что вследствие нашей неожиданной атаки против России многие русские, даже те, кто против Сталина, поменяли свои взгляды и поддерживают своего вождя из чувства патриотизма».

23.8.41 г.

Он утверждал, что большинство немецких мемуаров от солдата до генерала даже близко не могут претендовать на честность — от танкиста Капиуса, пилота Руделя или генерал-фельдмаршала Манштейна. Большинство пишет так: «Мы успешно наступаем, красные бегут, все нам рукоплещут и готовы помогать, один немецкий солдат стоит целой дивизии «Иванов»… но почему-то мы не взяли Москву…»

Немецкого генерала не стоит идеализировать. Он с самого начала являлся непримиримым нашим врагом, таким и остался до конца Третьего рейха. Должное ему стоит отдать за его солдатскую прямоту:

«Трудности, с которыми столкнулись немцы на Восточном фронте, — писал он, — нельзя сваливать на погоду. Главная проблема вермахта — советский солдат, который храбро воюет, иногда вопреки логике и складывающейся боевой обстановке».

Хейнрици быстро пришел к пониманию, что никакие комиссары не могут заставить людей так мужественно сражаться. Люди сами поднялись на защиту своей земли и дерутся за нее отчаянно…