src="images/i_002.png"/> Но опиум был слишком силен, слишком заманчив, чтобы исчезнуть.

Во время поездки в Париж в конце XVIII века Томас Джефферсон познакомился с Ла Брун, маслянистым темным французским лекарственным отваром, основным ингредиентом которого была значительная доза опиума. Джефферсон был так впечатлен, что привез некоторое его количество с собой и порекомендовал Ла Брун своим друзьям в новообразованных Соединенных Штатах как средство от всех болей и страданий.

Это было началом общего помешательства. Тогда, как и сейчас, «американцы все время хотели попробовать что-то новое», как утверждала одна из публикаций того времени, – от нового механического устройства до нового патентованного лекарства и нового наркотика. В новой Республике было множество мелких фармацевтических фирм, которые охотно приступили к производству эликсиров, экстрактов и тоников, содержащих опиум. Многие из них представляли собой легко употребляемые жидкие вариации на тему лауданума Сиденхема.

XIX век в Америке был эпохой патентованных лекарств, массовой рекламы и медицинских шоу, продавцов-шарлатанов и диких заявлений, временем, когда страна была открыта для безрецептурной продажи практически любого лекарства – главное, чтобы за него были готовы заплатить. В Англии некоторые снадобья, используемые королевской семьей, получали «патентные грамоты», позволявшие производителям использовать королевское одобрение в рекламе, – такие средства называли патентованными лекарствами. К середине XIX века их продажа стала огромным бизнесом в Америке. Подталкиваемые зарождающейся массовой рекламой, продажи этих безрецептурных лекарств были подкреплены смехотворно надувательскими заявлениями, высоким содержанием алкоголя и зачастую опиума. Аптеки у дома предлагали такие лекарства, как «Уникальный фруктовый крепкий напиток Стотта» (уникален тем, что содержал 3 % опия), «Успокаивающий сироп миссис Уинслоу» (опиум в подслащенной форме для капризных детей) и «Хлородин» (смесь настойки опия, конопли и хлороформа). Доктора рекомендовали опиум как универсальное средство при ревматизме, холере и просто при всем, что вызывало физический дискомфорт, – от рождения ребенка до подагры. Патентованные лекарства с опиумом не могли вылечить рак (как уверяли некоторые производители), но они, конечно, облегчали боль, успокаивали кашель и поднимали дух. Употребление опиума в США стремительно выросло, импорт лекарств увеличился от 16 тысяч килограмм в 1840 году до 44 тысяч 10 годами позже, а к 1870 году достиг 250 тысяч килограмм.

Вместе с ростом потребления увеличивались и риски. Случайные передозировки у детей становились все более распространенными. А некоторые из них случайными не были. Иногда появлялись сообщения о том, что родители использовали передозировку успокаивающего сиропа, чтобы избавиться от нежеланного ребенка. Агентства по охране здоровья детей и благотворительные организации забили тревогу.

Проблемой взрослых стало формирование зависимости. Уже в 1840 году общественность начала обращать внимание на тех, кто не мог отказаться от наркотика. Например, жена Эдгара Аллана По, умирая от туберкулеза, усмиряла свои боли «ошеломляющими», по словам одного историка, дозами опиума. По слухам, сам По был наркопотребителем, возможно, наркозависимым. Он был одним из тысяч.

Многие врачи продолжали рекомендовать препарат своим пациентам. В Америке середины XIX века зависимость не расценивалась как что-то ужасное. Даже те врачи, которые считали употребление опиума достойным сожаления, в большинстве своем полагали, что при правильном контроле со стороны пациента и при медицинском наблюдении опиум является вполне благотворной привычкой, по их мнению, лучшей, чем алкоголизм.

Выпивка была проклятием Америки. Пьяницы были громкими, дикими, иногда жестокими – они стреляли и ввязывались в драки, – в то время как потребители опиума были мирными, сдержанными и часто на удивление счастливыми. «Спиртное, как правило, вызывает зверя, – писал один корреспондент New York Times в 1840 году, – но опиум подчиняет иначе. Бесспорно, он пробуждает самую божественную часть человеческой природы и может заставить работать в полную силу самые благородные стремления человеческого сердца». Большинство врачей рассматривали зависимость от опиума как частную привычку, неудачную личную слабость, к которой следует относиться с сочувствием. Прогресс в избавлении от этой привычки у пациентов был медленным, и, если необходимо, их снабжали необходимыми дозами так долго, как им было нужно. В конце концов, многие, а возможно, и большинство зависимых приобрели свою привычку из-за врачей, которые хотели облегчить их боль во время лечения болезни или травмы. Даже пристрастившись, потребители опиума оставались более или менее работоспособными, пока получали свою дозу.

Затем в дело вмешалась современная наука, и картина резко изменилась.

Опиум стал смертельно опасен как для исследователей, так и для потребителей. Древние алхимики давно уступили место современным химикам, силы которых значительно возросли благодаря использованию все более мощных научных методов и оборудования. Но некоторые вещи изменились не так уж сильно. Современных химиков, как раньше алхимиков, по-прежнему интересовали деление природных веществ на составные части, выяснение их свойств, очистка и новое соединение. Химики хотели узнать, что является центральным компонентом, придающим опиуму силу.

Врачи стремились получить более чистые, более качественные, более стандартизированные препараты опиума для своих пациентов. Все они хотели добраться до самого сердца опиума, найти и работать с конкретным химическим веществом, которое лежало в корне свойств опиума.

Первый прорыв произошел в 1806 году, когда начинающий немецкий фармацевт Фридрих Сертюрнер, работая в одиночку в кустарной лаборатории, изучал душу опиума. Он потратил месяцы на поиск способов мягко нагреть, растворить и вытянуть сырой липкий материал, разделить его на части и очистить с помощью различных растворителей и методов дистилляции, охлаждения паров в жидкости, высушивания жидкостей в кристаллы и повторного растворения кристаллов в новых растворителях. Таким образом он создал сотни новых препаратов. Что смог, протестировал на бродячих собаках, потом на некоторых своих друзьях и, наконец, на себе самом.

Сертюрнер обнаружил, что опиум – это не что-то одно, а множество веществ, сложный коктейль ингредиентов. Самыми мощными из них были представители химического семейства под названием алкалоиды – все они имели общие молекулярные структуры и свойства, и все они были горькими на вкус. Оказалось, что в опиуме есть три или четыре основных алкалоида и, возможно, десятки второстепенных.

Сертюрнер был первым, кто хоть как-то выделил и изучил самый важный из них – алкалоид, придающий опиуму бо́льшую часть его свойств. Выделенное из природной смеси, в чистом виде это химическое вещество оказывало действие в 10 раз более мощное, чем опиум. Сначала он назвал свое вещество principium somniferum, источником усыпления, за его способность вводить людей в сонное оцепенение. Позже он назвал его морфием, в честь Морфея, греческого бога сновидений. Сегодня мы называем его морфином.

Это было поразительным достижением для 20-летнего неизвестного химика-любителя. Возможно, именно поэтому в то время оно было полностью проигнорировано. Сертюрнер был никем, и мало кто из серьезных ученых обратил внимание на его открытие. Однако молодой человек продолжал работать, получая все более чистые версии своего морфия, принимая