— Бери, — отвечает парень, толкая ко мне тетради. Он встает, отходит к дивану, садится, включает пультом плазменную настенную панель телевизора и утыкается взглядом в спортивный репортаж с автогонок.

— Спасибо…

— Захлопнешь за собой дверь и не нервируй кота, — бросает за плечо, когда я подхожу ближе. — Ну, чего тебе? — кисло хмурится в ответ на неловкую попытку поблагодарить его.

— Илья, сколько я тебе должна? — я повторяю свой вопрос чуть громче, поспешно открывая сумку в поисках спрятавшегося в ее необъятных недрах тощего кошелька. Денег у меня немного — так, ерунда, но уговор есть уговор, и я готова отдать большую их часть, лишь бы не ударить перед Люковым в грязь лицом.

И все же краснеть приходится.

— А сколько есть? — после паузы, отрешенно интересуется парень, лениво перелистывая телевизионные каналы. Показывая тем самым, насколько ему неинтересно мое присутствие.

— В-вот, — я растерянно достаю из кошелька все его содержимое и протягиваю перед собой. — Это все.

Люков даже не смотрит в мою сторону. Не видит моей руки и не протягивает своей. Он просто равнодушно кивает, кривя угол красивого рта:

— Годится, Воробышек.

Это все, что у меня есть. Он это знает, я чувствую. И эта его маленькая месть так унизительна, что от стыда я готова провалиться сквозь землю. Но вместо этого послушно кладу деньги на стол, разворачиваюсь и бреду в сторону коридора. Снимаю куртку с вешалки, натягиваю шапку… Шнуруя ботинки, ласково касаюсь морды подозрительно обнюхивающего меня кота.

— Ничего, киска, прорвемся, — говорю, неожиданно улыбаясь. — Подумаешь, напугал! Выкрутимся, не в первый раз. Главное, — шепчу весело в желтоглазую морду, — я это сделала!

Закидываю сумку на плечо и, не оглядываясь, шагаю прочь из квартиры.

* * *

— Кто? Воробышек?! Не смешите мои кишки, Зин Петровна, у меня и так от вас несварение! У какого — такого хахаля заночевала?..Какое ночное свидание?.. Да быть такого не может, это вам не просто друг, а свиданец со стажем говорит! Точнее, быть-то хахаль у Женьки очень даже может, а вот чтобы я о нем не знала… Не-ет. Говорю вам, случилось что-то страшное и ужасное, возможно, даже роковое! Немедленно, просто немедленно звоните в полицию! А то я сама позвоню! Слышите! Аллё! Где вы там?! Да я все уши дежурной прожужжала! Как не знает? Все она прекр… Она от меня за стеклом закрылась, горбушка черствая! Просто ваше слово, как коменданта общежития, куда весомей моего!.. Звонила, конечно! У нее телефон в отключке, а в магазине сказали, что ушла как всегда. Правда, задержалась чуток, до начала двенадцатого, — у них там на переучет ночная смена осталась, завтра какая-то комиссия с проверкой обещалась нагрянуть, а так…. Да на часах полвторого ночи уже!.. Что значит идти спать и ждать до утра? Какие двадцать четыре часа?.. Знаете что, Зин Петровна, девятнадцать — не двадцать девять, а у нас город дважды миллионщик! Идите-ка вы лучше сами… спать!

Я толкаю незапертую дверь студенческого общежития и вхожу в освещенное яркой лампой под круглым пыльным плафоном узкое фойе. Медленно поднимаюсь по горбатым истертым ступенькам и устало бреду мимо комнаты дежурной в сторону лифта, сметая с шапки и запорошенных стекол очков мокрый ноябрьский снежок, когда вдруг замечаю у стола вахтера знакомую фигуру своей соседки. Прислонив голову к косяку и ракинув на плечи куртку, Крюкова понуро смотрит в темное окно, но на звук моих шагов резко оборачивается, встречая меня неожиданно хмурым взглядом.

— Таня? А ты почему здесь? — я только и успеваю, что удивиться, как девушка демонстративно отворачивается и уходит к лестничному пролету. Гордо топает вверх по ступенькам.

Я сильно устала и замерзла, почти не чувствую пальцев ног, чтобы бежать вслед за подругой на шестой этаж, и потому, воспользовавшись лифтом, встречаю ее уже у нашей комнаты. Закрываю за ней дверь и спрашиваю, тронув девушку за руку.

— Крюкова, что случилось? Ты поссорилась с Серебрянским?

Подруга молчит и куксится, нервно дергает плечом. Это на нее так не похоже, что я подумываю о глубокой личной драме, но сил на любопытство и чужую частную жизнь, после двухчасового блуждания по холодным ноябрьским улицам в поисках нужного переулка и родного общежития, нет совершенно, и я, пожав плечами, раздеваюсь, мою руки и щелкаю чайник. Пока он шумит, заглядываю в холодильник, достаю варенье, масло, хлеб и делаю нехитрые бутерброды. Надеяться на Танькину стряпню я перестала давно, вот и сейчас, скользнув взглядом по пустому нутру хладоагрегата, решаю довольствоваться малым. Ничего, для фигуры полезно.

— Тань, чай будешь? С малиной?

Я устало опускаюсь на стул, заливаю в заварник кипяток и готовлю чашки. Разлив чай, интересуюсь:

— А ты почему не спишь? Вообще-то поздно уже. У тебя же завтра, кажется, сложные пары?.. Эй, Тань! — оборачиваюсь на длинный сопливый всхлип подруги и вижу ее, сурком забившуюся в угол кровати. — Та-ань! — испуганно давлюсь первым куском бутерброда, вскакивая из-за стола. — Да что с тобой?

Крюкова невнятно фыркает, а я сажусь с ней рядом. Осторожно обнимаю за плечи, провожу рукой по темным волосам, не зная, что сказать.

Но подруга говорит сама. Высморкавшись в протянутую мной салфетку, она неожиданно спрашивает, повернув ко мне заплаканное скуластое личико:

— Жень, ты смотрела «Имитатор» с Сигурни Уивер?

— Д-да, — удивленно отвечаю я. — А при чем здесь…

— А «Дети кукурузы»? — перебивает меня.

— Конечно, это же по Кингу снято.

— И «Психопат», по Роберту Блоху?

— Тань, — в свою очередь перебиваю девушку, — я даже «Молчание ягнят» смотрела. Ты лучше скажи, к чему ведешь? — спрашиваю, поправляя очки. — А то непонятно. Постой? — поднимаю руку и прикладываю ладонь к горячему лбу. — Крюкова, ты как себя чувствуешь? — вздыхаю обеспокоенно. — Ты что, заболела?

— Я?! — Танька сердито смеется, закатывая глазки. Неласково отпихивает меня в плечо. — Это тебе лучше знать, как я себя чувствую! — неожиданно выдает, и я так и застываю с открытым ртом.

— Что?

— Ты меня совсем не жалеешь, Воробышек, совсем! Я с тобой поседею, зачахну, издохну, а ты-ы!.. — я таращусь в Танькины черные глаза, полные слез, не замечая, что ее палец обвинительно упирается в мой бутерброд, забытый в руке. — Ты — бессердечная подруга моей студенческой юности, так и будешь преспокойно лопать масло!.. Ты где шлялась в ночном городе, горе луковое! Почему телефон отключила?! Ты сводку преступности видела?! Совсем совести нет, подругу до инфаркта доводить?! Сама же корила, сама говорила и сама же…

Танька наползает на меня, раскрывает объятия, и я, наконец, догадываюсь о причине ее слез. Говорю виновато, обнимая девушку:

— Тань, я не нарочно, так получилось. Такой день трудный был, да еще на работе задержалась. А потом, у меня деньги закончились, не рассчитала и пришлось пешком идти. Думала, сокращу дорогу, свернув к бульвару Влюбленных, а вышла не пойми куда. Я ведь город не слишком хорошо знаю, а тут еще снег все время на очки налипал… В общем, заблудилась немного. Пришлось искать дорогу, возвращаться и целый круг накидывать. Еле к общежитию выбралась. Слава Богу, что обошлось без приключений.