распространяется на соседние леса, поднимая еще больше дыма. – Опустив дальноскоп, он повернулся к Гхису: – Доставь нас обратно в Кисалимри!

Капитан коротко поклонился и поспешил прочь. Рами в последний раз сжал плечо Канте, а затем бросился следом.

Оставшись один, Канте уставился на горизонт, потирая плечо в том месте, где Рами стиснул его, явно желая приободрить.

«Я этого не заслуживаю…»

Он припомнил свои недавние размышления на тот счет, что же происходит сейчас в Халендии. И теперь был уверен: до его отца и впрямь дошла весть о предательстве сына. По мере того как дрожь в заливе утихала, дыхание Канте становилось все тяжелее, поскольку он опасался худшего.

«Неужели мое прибытие сюда окончательно довело отца до ручки? А это результат?»

Канте не мог знать этого наверняка, но в одном был совершенно уверен, и это камнем легло ему на сердце. Он уставился на дым, на далекие отблески разгорающегося пожара.

«Этот акт означает войну».

Глава 5

Канте изо всех сил старался усидеть в трясущемся экипаже, вцепившись одной рукой в край сиденья и плотней вдавив свой венценосный зад в мягкую подушку, чтобы удержаться на месте. Карета была открытой. Ветер от их стремительного пролета по улицам Кисалимри развевал ему волосы и трепал царственное одеяние. Свободной рукой он придерживал свою золотую шапочку, чтобы та не слетела с головы.

Сидящий напротив него Рами склонил голову к одному из своих советников. Хотя черты лица старика в данный момент были скрыты головным убором биор-га, Канте узнал этого человека. На территории дворца чааенам не требовалось закрывать свои лица. Этого изможденного костлявого мужчину звали Лорин, он был советником Рами по придворным делам. Стук колес заглушал их слова, но пара явно обсуждала взрывное вторжение на север империи.

Канте со стоном отвернулся. Вооруженные всадники, члены императорской гвардии, окружали золотую карету со всех сторон. Впереди них по булыжной мостовой грохотала еще одна позолоченная карета, в которой ехали Аалийя и дюжина ее чааенов. Возглавлял кортеж боевой фургон, ощетинившийся арбалетами. В поисках опасности стрелки следили за каждой тенью. Еще больше воинов в легких доспехах столпились в середине фургона. Даже влекущие его лошади были увешаны металлической броней. За кортежем следовала вторая боевая повозка, прикрывая его с тыла.

Канте полагалось бы чувствовать себя хорошо защищенным, если б не взгляды ближайших солдат. Хотя их лица были наполовину скрыты тонкими кольчугами, в прищуренных глазах сверкало явное неодобрение.

«Они винят в этом нападении меня».

Он никак не мог подавить и собственное чувство вины.

«Зря я заявился в эти края…»

И все же Канте подозревал, что гнев солдат вызван подозрениями в том, что он мог иметь и более непосредственное отношение к нападению на север страны. Ближайший всадник склонился с лошади и презрительно сплюнул на улицу рядом с колесом повозки.

Никто, кроме Канте, не заметил этого вопиющего поступка. Убрав руку от шапочки, он сжал пальцы в кулак.

«У меня даже нет оружия, чтобы защититься, если на меня нападут!»

Его колена коснулись пальцы в перчатке.

– Не поддавайся на подстрекательства! – негромко предостерег чааен, сидящий рядом с ним.

Канте перевел на него взгляд. Сквозь щель в занавешенной вуалью кожаной шапочке биор-га на принца пристально смотрели фиалковые глаза, обрамленные черными бровями. Цвет лица мужчины был на несколько тонов темнее, чем у него самого. Канте заставил себя расслабить пальцы, напомнив себе, что здесь у него есть союзник.

Некогда Пратик был чааеном-привязанным одного императорского торговца. Но полгода назад, во время путешествия за границу, примкнул к тем, кто задался целью предотвратить обрушение луны. Этот чааен и сопроводил Канте к этим берегам. После того как император присвоил принцу статус имри, Пратик был назначен Канте. Серебряные цепочки тянулись от сапог Канте к ошейнику мужчины – железному, что свидетельствовало о его учености в алхимии.

Увы, но Канте одарили и еще одним чааеном – вернее, чааенкой.

Он глянул мимо Пратика на фигуру, делящую с ними широкое сиденье. Брийя сидела скованно, в своей обычной позе. Канте мог поклясться, что позвоночник старухи навеки закостенел именно в таком положении. Ошейник у нее был серебряным, что свидетельствовало о ее познаниях в религии и истории. Она служила помощницей Канте в вопросах клашанского языка и обычаев. Хотя он сильно подозревал, что ее истинная роль заключалась в том, чтобы шпионить за ним и обо всем докладывать императору.

– Король Торант, видать, в ярости из-за того, что ты сбежал сюда, – заметил Пратик, вновь привлекая внимание Канте.

– Сегодня утром это было достаточно ясно продемонстрировано. Мой отец всегда был скор в своем гневе и еще более скор на расправу.

Пратик откинулся на сиденье.

– Сбросив такую страшную бомбу, как Котел Гадисса, на Караул Экау, он четко выразил свою решимость заявить о своих правах на тебя – потребовать от императора твоей выдачи.

Канте тяжело вздохнул:

– Мой отец никогда не отличался особой деликатностью.

– Да и ладно… Имри-Ка никогда не откажется от такого подарка, как ты.

Канте сердито посмотрел на чааена:

– Не думаю, чтобы кто-то когда-либо считал меня «подарком».

– Ты обручен с единственной дочерью императора. Выдав тебя отцу, Имри-Ка навеки покроет себя позором. Не только себя, но и весь клан Хэшанов. – Пратик мотнул головой на Рами и махнул в сторону Аалийи в передней карете. – Его Блистательность никогда этого не допустит.

– Тогда война неизбежна.

– Не просто неизбежна… С этим зажигательным выступлением она уже началась. В данный момент мы должны подумать о том, как она повлияет на наши планы.

Канте нахмурился, припомнив, что прибыл на эти берега не только для того, чтобы жениться. В то время как Никс и остальные улетели на поиски некоего таинственного места в самой глубине Студеных Пустошей, миссия его группы была двоякой. Им было поручено поискать дополнительные знания в древнем прошлом, известном как Забытый век, – эпохе, никак не отраженной в общедоступных исторических документах. Пратик утверждал, что ходили слухи о неких умалчиваемых пророчествах и предзнаменованиях из прошлого, намекающих на грядущий апокалипсис, и что древние тома, хранящиеся в королевской библиотеке – Кодексе Бездны, – способны дать представление об этих пророчествах. Это собрание было надежно упрятано в подземельях под дворцовыми садами Имри-Ка и охранялось Дреш’ри, мистическим орденом ученых.

Согласие на брак с принцессой было лишь одной из бороздок на ключе, способным открыть эту запретную дверь. С этого момента перед Пратиком и Фреллем – алхимиком и его бывшим школьным наставником, который тоже сопровождал Канте сюда, – стояла задача получить доступ в эту библиотеку. Фрелль уже вступил в контакт с представителями Дреш’ри, однако ушли целые месяцы на то, чтобы добиться аудиенции у этой секты. Согласие было получено лишь сегодня утром. Пратик тоже хотел присутствовать, но, как чааен, не мог отказаться от сопровождения принца в дневной прогулке по заливу Благословенных.

Однако вовсе не этот аспект их миссии заботил Пратика.

– Если разразится война, нам будет гораздо труднее добраться до этого погребенного Спящего.

То была еще одна цель этой команды. Канте представил себе сияющий призрачный шар, возникший над хрустальным кубом в бронзовых ладонях Шийи. Изумрудный огонек на объемном изображении Урта отмечал то место в Студеных Пустошах, до которого Никс и все остальные сейчас пытались добраться. Но на поверхности шара светилась также и синяя точка – внутри самого Венца. Располагалась она к югу от Кисалимри, за горами Гиргского Уступа, и указывала на возможное местонахождение еще одной фигуры, подобной Шийе, – живого бронзового изваяния, одного из Спящих, оставленных древними, чтобы помочь править миром в случае угрозы его гибели. К несчастью, воспоминания Шийи, хранящиеся в виде хрустальных плит в потайном склепе под Саванами Далаледы, были в основном разбиты вдребезги, оставив ей лишь обрывки знаний из прошлого. Оставалась надежда, что если им удастся разбудить этого другого Спящего, то его память, возможно, все еще будет цела.

Пратик громко вздохнул:

– Не могу себе представить, чтобы император Маккар ка Хэшан позволил своей дочери устроить грандиозную процессию по этим землям, празднуя бракосочетание и представляя