быть вера у Петра, который готов идти по воде? Только упование. Повели мне — это проявление сильнейшего упования на Бога в минуту непроницаемой боли. И вот он идет — и надежда его покидает, потому что человек не может так сильно надеяться. Но тем не менее Господь говорит ему: зачем ты усомнился? (Мф. 14: 31).

Эти два евангельских эпизода говорят о том, какой может быть надежда, какой по-настоящему должна быть надежда у христианина. Потому что молитва — это прежде всего форма надежды, а не форма веры.

Конечно, вера, надежда и любовь — триединство, я бы сказал, единосущное и нераздельное. И когда апостол Павел говорит: А теперь пребывают сии три: вера, надежда, любовь; но любовь из них больше (1 Кор. 13: 13), мы понимаем, о чем он говорит, он дает определение любви: любовь из них больше. Что такое любовь, апостол Павел нам объяснил, что такое вера — тоже. А вот что такое надежда — никто никогда не объяснял, об этом почти ничего не написано; апостол Павел только намечает тонкими штрихами: надежда не постыжает (Рим. 5: 5); мы спасены в надежде (Рим. 8: 24). И еще: надежда для души есть как бы якорь безопасный и крепкий, и входит во внутреннейшее за завесу, куда предтечею за нас вошел Иисус, сделавшись Первосвященником навек по чину Мелхиседека (Евр. 6: 19–20), — якорь, за который мы можем уцепиться, и он нас всегда вытащит.

Мы все время надеемся не на то. Надеемся на какие-то внешние проявления нашей не духовной, а религиозной жизни, на ее формы — правильно ли мы постимся, молимся, готовимся к Причащению Святых Христовых Таин и т. д. А делая все правильно, не видим никакого плода, движения, реального изменения, потому что мы возложили надежду на правильное исполнение прежде всего. И вот через какое-то время нас охватывает мрачное уныние, ничего не хочется, вера тускнеет, и никакими знамениями и чудесами ее уже не исправить. Человек не может любить, когда у него парализованы сердце и душа, когда он в унынии. А состояние упования, той потрясающей противоестественной надежды, о которой пишет Шарль Пеги, рождает настоящую молитву.

О молитве Святому Духу

Интересно, что молитва «Царю Небесный» — а она присутствует в утреннем и вечернем правиле, мы начинаем ею всякое молитвословие — не воспринимается нами как обращение напрямую к Святому Духу: мне кажется, из-за особенностей нашей антропологии, из-за человеческого понимания себя самих и ограниченности нашего опыта. Какие вообще у нас есть молитвословия Святой Троице, кроме Трисвятого и «Пресвятая Троице, помилуй нас», которые бы являлись для нас ощутимой молитвой Единому Богу в Святой Троице? Тропарь Живоначальной Троице в день Пятидесятницы: «Благословен еси, Христе Боже наш, Иже премудры ловцы явлей, низпослав им Духа Святаго, и теми уловлей вселенную, Человеколюбие, слава Тебе» — но и в этом тропаре мы обращаемся к Иисусу Христу, через Него славим Бога-Человеколюбца, ниспославшего апостолам Духа Святаго. И получается, что каждое наше обращение к Святой Троице переходит на определенное Лицо Святой Троицы — Лицо Иисуса Христа, Сына Божия, ставшего Сыном Человеческим, воплотившего для нас Бога абсолютно, наиболее ясно, понимаемо, осязаемо, зримо, принимаемо в таинстве. И очевидно, что все наши молитвы, которые мы обращаем даже к Богу Отцу, даже к Святому Духу, все равно сопряжены с нашим опытом познания Бога через Иисуса Христа, Его Единородного Сына, Который явил нам Отца.

Дух Святой находится с нами в непрестанном общении, и это непрестанное общение тоже есть форма молитвы. А вот реального личностного опыта общения со Святым Духом у нас просто нет, он вообще крайне редок, у святых в том числе; можно назвать всего несколько человек, имевших такой живой опыт общения именно с Третьей Ипостасью Святой Троицы, — например, Силуан Афонский, Симеон Новый Богослов. В моем представлении единственный человек, который может сегодня нас как-то этому научить, — это именно преподобный Силуан, почти наш современник, чья жизнь — это непосредственное общение со Святым Духом как с личностью, как с третьей Божественной Ипостасью: он проникновенно обращался к Богу Отцу через Святого Духа! Книга о молитвеннике XX века, которую нам оставил преподобный Софроний Сахаров («Старец Силуан Афонский»), мне кажется, может стать ступенью для понимания молитвы Святому Духу.

Для нашей христианской практики молитвенное обращение к Святому Духу — большая редкость, а то, чего нет в нашем опыте, в нашей практике, не может быть выражено в молитве, даже если она будет специально сочинена и посвящена Святому Духу. Да, у нас есть акафист Святому Духу; но при этом, заметьте, на великой вечерне на Троицу, в день Схождения Святого Духа, когда читаются специальные коленопреклоненные молитвы, среди них нет ни одной молитвы Святому Духу! Меня это всегда удивляло: на вечерне — а она относится к следующему церковному дню, к Духову дню — мы молимся, преклонив колена, о ниспослании Святого Духа, и нет ни одной молитвы, обращенной к Святому Духу, часть — к Богу Отцу, часть — к Господу нашему Иисусу Христу!

Это свидетельствует о том, что мы еще не имеем одухотворенного богопознания. И, наверное, сыновство в Боге, о котором говорилось выше, происходит исключительно через посредство Святого Духа, потому как даже Сын Божий рождается на земле от святой Приснодевы Марии через наитие Святого Духа. Нам, чтобы родиться в Боге, тоже нужно родиться в Духе Святом, и тогда, через рождение в Боге Отце мы познаем и Святого Духа, с тем чтобы обращаться к Нему в той степени сыновства, до которой еще должны дорасти. Наша Церковь — Церковь Бога Живого, Духа Святого, и пусть опыта реального богообщения, личностного общения со Святым Духом у нас очень-очень мало, мы понимаем, что путь к Отцу и к Святому Духу лежит через Богочеловеческую Личность Иисуса Христа.

О молитве святым

Почитание святых, как и почитание икон, обязательно для православного верующего. Мы почитаем иконы, но бывают такие моменты, когда на молитве вполне можно обойтись и без икон. А когда-то иконы нам очень помогают, и в какие-то моменты мы можем чувствовать необходимую и великую связь с нашими святыми — но это не значит, что мы обязаны каждый раз ощущать эту связь, все-таки она для нас является дополнительным опытом богообщения.

Я не могу не молиться преподобному Сергию, посещая Лавру, и, находясь у его мощей, я испытываю величайшее присутствие благодати преподобного: для меня