быка, то в традиции многих народов он символизировал воинскую доблесть, а задачей воинов было защищать благоденствие своей группы. Поэтому принесение в жертву быка не имело никакого отношения к обряду плодородия. Жертвуя драгоценное животное божеству, кельты надеялись взамен получить от него защиту и покровительство.

Можно высказать еще одну гипотезу о смысле этого ритуала, если рассматривать быка как заместительную жертву. Хорошо известен библейский пример жертвы Исаака. Возможно, нечто подобное нашло отражение и в рассказе Гиральда Камбрийского? Может быть, животное приносили в жертву вместо самого короля?

Этот вопрос заслуживает изучения, но с привлечением других источников, главным образом многих образцов ирландского эпоса, где король по разным причинам (чаще всего потому, что нарушил свои gessa, то есть предписанные королю запреты) гибнет от рук врагов или даже соплеменников. Самый яркий пример находим в судьбе Конайре Великого. Его gessa выглядят довольно странно, и их смысл нам непонятен: «Ты не должен обходить крепость Тара справа, а равнину Бреге – слева; ты не должен охотиться на дикого зверя в долине Серна; ты не должен покидать Тару в каждый девятый день месяца; ты не должен ночевать в доме, где не погашен огонь и свет очага виден снаружи; ты не должен выходить из этого дома после захода солнца; ты никогда не должен видеть перед собой трех мужей, одетых в красное; в твое царствование в королевстве не должно быть воровства; ты не должен после захода солнца впускать в дом, где находишься, ни одного мужа; ты никогда не должен сам разбирать свару между двумя из твоих слуг[34]».

Насколько мы можем судить, самый главный запрет касался недопущения воровства, поскольку король не только отвечал за распределение богатств среди подданных, но также служил гарантом мира и согласия между ними. Это подразумевало, что в общине не должно твориться несправедливостей, а кельтский правитель, не обладавший абсолютной властью, обязан был держать ответ за свои поступки перед соплеменниками. Он не пользовался никаким иммунитетом, и, если его действия вызывали недовольство, его легко могли свергнуть и выбрать вместо него другого.

Конайре нарушил табу, попытавшись примирить двух своих поссорившихся слуг. Это была роковая ошибка: в обществе полной гармонии никакие ссоры не допускались, а если таковая произошла, то виноватым считали короля. В дальнейшем он один за другим нарушает все остальные запреты и умирает в ночь Самайна после малоправдоподобной битвы, в разных эпизодах которой находят отражение символические элементы, унаследованные из древнейшей мифологии[35]. Таким образом, мы можем заключить, что перед нами описание реальной церемонии, подчиненной строгому ритуалу и направленной на принесение в жертву короля.

То же самое относится к королю Муйрхертаху, сыну Эрки. Соблазненный феей Син, он забыл не только о своей законной супруге и детях, но и обо всем своем народе. Это означало обвинение в пренебрежении своими обязанностями. Инструментом справедливой кары становится существо, принадлежащее Иному миру, – таинственная Син. Это доказывает, что во время Самайна некие невидимые сущности могли вмешиваться в дела людей, являя собой нечто вроде коллективной «совести» и гаранта сохранения гармонии.

Принесение в жертву Муйрхертаху не привязано к конкретной дате, но благодаря контексту мы понимаем, что оно происходит в три дня до и три дня после Самайна. Молодая женщина, Син, чье имя означает «вздох», а также «дыхание» и «сильный ветер», втягивает короля в некоторые события и внушает ему некоторые видения – способность, объясняемая ее принадлежностью к племени Богини Дану. «Король уснул глубоким волшебным сном, навеянным Син; пока он спал, она встала и расставила все мечи и копья остриями внутрь комнаты. Своим колдовским искусством она собрала толпу народа вокруг крепости, где и укрылась после того, как подожгла крепостные стены и дом». Король проснулся в ужасе, «слыша, как трещит горящий дом и беснуются полчища демонов. […] Не зная, что все это колдовство и никто не нападает на крепость, Муйрхертах быстро вскочил и стал искать свое оружие, но ничего не нашел. Син между тем выскользнула из дома, и он последовал за ней, но у порога столкнулся с воинами и отлетел назад, к своему ложу, а все его враги разбежались. […] Король подошел к двери, но был остановлен пламенем и искрами. Когда огонь охватил выход и весь дом, у Муйрхертаха не осталось убежища. Он схватил наполненный вином шлем и опрокинул его на себя, но в этот миг кровля рухнула ему на голову; огонь пожрал его тело на пять футов в длину, остальное благодаря вину осталось нетронутым[36]».

Это фантастическое описание напоминает картину смерти короля Конайре, которого в доме Да Дерга окружили враги; друиды тем временем заколдовали в Ирландии все колодцы и другие источники, и король умер от сжигавшей его изнутри жажды[37]. Огню – реальному или символическому – принадлежит особая роль в жертвенных ритуалах Самайна. Китинг в своей «Истории Ирландии» не ошибается, когда пишет, что ирландские друиды «сжигали свои жертвы» на костре, который разводили ночью. Остается вопрос: о каких жертвах идет речь? Вполне вероятно, что имеется в виду король.

Сам ритуал не вполне ясен. Непонятно, что происходит с жертвой. Она гибнет от удушья (повешения или жажды)? Захлебывается (шлем с вином)? Сгорает (в пламени пожара или сжигаемая внутренним огнем)? Та же путаница повторяется в схолиях – позднейших, но примечательных – к поэме римского поэта Лукана «Фарсалия», когда он повествует об «ужасных галльских святилищах», затерянных в глубине лесов. В схолиях приводятся имена (вернее, прозвища или даже эпитеты) трех галльских божеств, повторяемые во многих галло-римских надписях: Тевтат (или Тутатис) – «отец народов»; Эзус («добрый»?) и Таранис («гром», т. е. «бог неба»), и указывается, какие жертвы приносились каждому из них. В числе способов умерщвления жертвы перечисляются повешение, утопление и сжигание, но ничего не говорится о том, действительно ли совершалось убийство жертвы или это был заместительный ритуал.

В этом списке не хватает ритуала отрубленной головы, хотя мы точно знаем, что он существовал, доказательством чему служат археологические находки на территории бывшей Галлии и свидетельства греческих и римских историков (в частности, Диодора Сицилийского и Тита Ливия), а также ирландские и галльские повести, не говоря уже о многочисленных римских скульптурах, сохранившихся на Британских островах и на континенте. Поэтому можно с уверенностью утверждать, что у всех кельтских народов бытовал ритуал отрубленной головы.

Так, при описании битвы при Клузии между римлянами и галлами Тит Ливий добавляет, что узнал об обычае галлов отрубать врагу голову и сохранять ее. Такие головы, пишет он, «они вешают на грудь своим коням[38]». Судя по всему, хроникер ничего не выдумывает, потому что среди развалин городов Гланума (Сен-Реми-де-Прованс), Сен-Блеза (в окрестностях Ист-ра) и Антремона (неподалеку от Экс-ан-Прованса), а также в марсельском музее Борели можно видеть столбы галльской эпохи, служившие для обезглавливания людей, – на них даже сохранились гвозди. В музее Гране (Экс-ан-Прованс) и в авиньонском музее Кальве выставлены галльские скульптуры времен до римского завоевания, изображающие отрубленные головы, чаще всего с закрытыми глазами. На некоторых галльских монетах, например племени осисмиев (Финистер), также встречаются изображения голов, отделенных от туловища. В валлийской версии повести «Поиски Грааля», в рассказе о Передире, в одном из эпизодов фигурирует поднос, на котором в луже крови лежит отрубленная человеческая голова[39].

Это, несомненно, некий культ, но его точное