Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Собственно, нет, — начинаю я первым. — Видите ли…
— На себя посмотрите, товарищ прораб! Как одеваемся, так и строим. Ровней стойте, когда с вами разговаривают! Ишь, сапоги он надел.
— Я с объекта…
— Один, что ли, работаешь? Работник. Сапогами он нас хотел удивить! К рабочему классу примазываешься?
— При чем тут…
— Молчи, молчи, — дергает за рукав парторг.
— Да мы, коммунисты, босыми ногами раствор месили! В мороз! Сапоги он надел…
И так минут десять. Про сапоги. Думаю: «Послать бы вас далеко. Да как-то… Духу не хватает. Хотя ситуация интересная. Один несет всякую чушь, другие, оцепенев, слушают. Может, у них так принято. Вон парторг. В отцы мне годится, а стоит. Молча, как миленький. Только кивает».
Наконец первый устал:
— Доложите. Только коротко.
Объясняем, что для сдачи не хватает станционного оборудования.
Секретарь поднял представителей заказчика. Досталось и им.
В конце совещания первый резюмировал:
— Казалось бы, товарищи, простой вопрос. А вот такие мудаки (широкий жест в нашу сторону) не в состоянии его решить. И только нам, коммунистам, по плечу выполнение сложных политических и экономических задач…
«При чем здесь политика?» — думаю.
— И еще. Партийная журналистика неусыпно стоит на страже социалистической собственности. Такие корреспонденты газеты, как товарищ С. Ефимов, своим зорким оком, острым журналистским пером вскрывают язвы на теле экономики. Словно прожектором освещают участки застоя. Жаль, что товарища Ефимова нет среди нас. Хотелось бы крепко пожать ему руку. Возможно, он в очередной командировке. — Секретарь горкома ткнул пальцем в нашу сторону. — Может быть, именно сейчас разбирается с такими же горе-работниками. С мудаками, выражаясь не для протокола… Горком, товарищи, сделал выводы из партийной критики. Вот проект решения бюро. Он будет направлен в обком КПСС и редакцию газеты. Не буду зачитывать. Скажу коротко и главное. Объект будет сдан в ближайшие сроки.
И действительно. В течение месяца в лесхоз чудесным образом поступило все недостающее оборудование. Две недели ушло на его монтаж и настройку. Невероятно, но уже летом мы сдали обрыдлый долгострой в эксплуатацию. Подписывая акты, я ощущал какую-то искусственность событий. Еще бы! Годами мы с товарищами сражались с ветряными мельницами. Переливали из пустого в порожнее. Месили болота, замерзали в снегах, много раз переделывая одно и то же, одно и то же… Трудились честно, с надрывом и… безрезультатно. Но вот явился мифический, призрачный, умный, талантливый партийный журналист С. Ефимов. И все чудесным образом изменилось. Одним движением пера он повторил деяние Геракла. Разгреб вековые залежи конюшен. Легко закатил сизифов камень прямо на вершину…
«Чего же, — думаю, — я безвылазно сижу в этом дремучем лесу, если в жизни существует такой простой и эффективный способ сделать людей хоть чуточку счастливыми».
Через три дня после сдачи объекта я написал заявление об уходе. Еще через месяц обивал пороги редакций газет, радио, телевидения в поисках новой работы. Надо мной откровенно смеялись. Спрашивали, где учился. Сколько у меня публикаций. С какими изданиями сотрудничал. Может быть, снимал? Редактировал? На руках у меня была вырезка моей лишь единственной и такой всесильной статьи «О чем гудят провода».
Во время бесед в редакционных кабинетах вокруг меня собирались красивые, хорошо одетые, модно причесанные интеллигентные люди. От них пахло дорогими духами и импортными сигаретами.
— Как вы сказали? Для чего решили идти в журналистику?
— В двух словах не объяснить…
— А вы попробуйте.
— Чтобы исправить окружающую действительность, — отвечаю.
— Вы серьезно?
— Разумеется. Это же так просто. Исправить мир. Особенно с вашими возможностями.
— С какими?
— Я хотел сказать — с возможностями журналистики, печати.
— Ага… — Длинная пауза. — Говорите, много лет проработали в тундре? Ну-ну.
Прошло двадцать лет.
Как-то возвращается дочь из университета. В тот день она поступала в аспирантуру.
— Пап, — говорит, — не пойму. То ли это был экзамен… То ли собеседование. Знаешь, какой странный вопрос задали мне в конце?
— Какой?
— Зачем вы хотите заниматься экологией?
— Что же ты ответила?
— Понятное дело. Сказала, что хочу исправить окружающий мир.
— И все?
— Целый мир. Разве этого мало?
— Тебя не взяли?
— Нет.
Вслед за паузой.
— Пап, а как ты догадался?
Кто в начале 90-х не знал в нашем городе Юрия Антоновича Баранкина — кандидата наук, доцента кафедры инженерных конструкций, архитектора, писателя, краеведа, любимца женщин, баловня судьбы?
Отвечаю честно — я не знал.
Скажу больше. В первый день работы на областном телевидении я даже не подозревал о его существовании.
Кто не читал книг и статей Юрия Антоновича по истории деревянного зодчества? Не восхищался его стихами в прозе о лучшем в мире (как он искренне считает) нашем чудном городе?
Кто не знал его трудов с подробным описанием каменных церквей, деревянных изб, особняков? С непременным упоминанием мезонинов, эркеров, фризов, наличников, карнизов, орнаментов, «узоров глухой или пропильной резьбы с особой игрой светотени».
Отвечаю. Я не читал всей этой мути.
Кто должен был в первый день работы на телевидении редактировать программу об исторических памятниках, сохранении архитектурного наследия, о будущем градостроительства?
Я. Кто же еще?
Ведь это я, бывший прораб, недавно явился в город из дремучего лесхоза. Я пять лет не вылезал из глухих северных лесов, монтируя телефонные линии вместе с сезонными рабочими и вчерашними зэками. И общался только с ними. На понятном нам языке.
Кто еще из горожан, плохо ориентируясь в лабиринтах улиц, не разбираясь ни в старых памятниках архитектуры, ни в новых кварталах города, должен был поддержать разговор на градостроительные темы? Кто обязан был давать ценные указания специалистам архитектуры?
Только я. Так получилось. Замкнулась цепь непредвиденных событий. По недосмотру меня, беспартийного строителя, взяли с испытательным сроком на телевидение. Журналистка, готовившая телепередачу, заболела, и я в первый же рабочий день был брошен на прорыв.