– Да ладно тебе. Бери. Поможешь мне с расхламлением.

Его спасло шумное извержение свистящего чайника на плите.

– Молоко в чай надо? – злобно спросила Олуэн.

– Да, пожалуйста, – сказала Мег своим отвратительно-сладким незнакомым голосом. – И две ложки сахара, пожалуйста. Спасибо!

Олуэн, задрав брови, уставилась на Гета.

– Тебе тоже с сахаром?

– Господи, Олуэн, – простонала Марго, – перестань строить из себя невесть что! Просто дай бедняге сахарницу!

Олуэн с самодовольной ухмылкой поставила сахарницу рядом с чашкой Гетина. Он раньше и не знал, что сахар в чае может стать поводом для насмешек. Он чувствовал, как смущение улетучивается и на его место просачивается ярость. Фу-ты ну-ты. Не сводя глаз с Олуэн, он размешал у себя в кружке две, а потом еще три с горкой ложки хрустящего коричневого сахара. На вкус дерьмо, но оно того стоило.

– Спасибо, – сказал он.

Талиесин не появлялся еще примерно час, но с тех пор, как Гет решил, что ему на все насрать, – с тех пор, как всепоглощающая злость на Олуэн напрочь избавила его от мучительного чувства неполноценности, – ему стало весело и хорошо. От Марго веяло теплом. Она была смешная. Она хохотала во весь голос – причем хохотала над его шутками. Она курила и материлась. Мег перестала разговаривать как ведущая передачи для детей, а когда все допили чай, Марго спросила у гостей, не хотят ли они пива из холодильника. Шли октябрьские каникулы, на смену лету спешила осень. Вечер за окном был беззвездный и мрачный, лил косой дождь, но здесь, рядом с чугунной печью, Гет чувствовал, как раскрепощается, как пробуждается его обаяние. Марго выключила классическую музыку и поставила диск Лу Рида. Даже нахальная сестрица пришла в благостное состояние духа, и Гет начал думать, что внутри, под этой своей выпендрежной личиной, она прикольная.

Когда к ним наконец присоединился Тал, Гет как раз собирался рассказать историю о Йестине; он знал, что им наверняка понравится, как он изображает вздорного дядюшку, и предвкушал их восторженную реакцию.

– Йестин Томас? – воскликнула Марго. – Из Брин Хендре?

– Ага…

– Он твой дядя?

– К несчастью для меня.

– Ого! – Она посмотрела на него прищурившись. – Господи Боже. Йестин Томас, вот ведь имечко из прошлого. А знаешь, теперь, когда ты об этом сказал, я вижу, что ты на него похож.

– Да ни хера подобного! – Гет все еще наслаждался новизной ощущений от использования ругательств в присутствии чьей-то мамы. Он, как ему показалось, очень по-мужски отхлебнул из банки с пивом.

– Когда-то Йестин был очень красивым парнем.

– Господи, мам, ну ты никак без этого не можешь, да?

В дверях появился Тал. Он стоял там в футболке с Jesus and Mary Chain и паре потертых старых «ранглеров», и Гет просто поверить не мог в то, что раньше не осознавал его крутизны.

На следующее утро, когда Марго подбросила их до городка, Гет стоял в носках для регби на ковре цвета синий электрик и оглядывал собственную комнату новыми глазами. Дешевые обои с опилками были выкрашены в идиотский цвет голубой липучки для плакатов. На кровати – покрывало с эмблемой футбольного клуба «Ливерпуль». Плесень на подоконнике и белых плинтусах, по поводу которой мама сказала: «Ничего, не растаешь». Он достал из кармана открытку и поставил на батарею – и почувствовал, что в его жизни произошло нечто значительное. Он был в восторге от Макса Бекмана и его крика.

Иногда, когда Гет оглядывался назад на свою дружбу с Талом, у него возникало ощущение, будто он тогда заключил союз со всей семьей Йейтсов. Они кружили ему голову: блистательные и вседозволяющие, они были подобны экзотическим существам, сошедшим с телеэкрана. Казалось, им нравится, когда Гетин и Меган приходят в гости. Они совсем не были похожи на людей из высшего общества, какими их принято было представлять. Дэвид курил прямо у себя в мастерской, а Марго с энтузиазмом говорила о лейбористской партии. Если на них насесть, они называли себя средним классом, но даже этот эпитет сопровождался самокритичным закатыванием глаз.

Лет до двадцати с лишним Гет полагал так: пускай Талиесин приобщил его к абстрактному внешнему миру, но зато он, в свою очередь, ввел Тала в мир настоящий, местный – тот, в котором сам прекрасно себя чувствовал. К концу учебного года Тал уже играл в двух группах, расстался с невинностью и перестал быть пустым местом для остальных учащихся. Только став старше, Гет сообразил, что социальный подъем Талиесина не имел к нему, Гету, ровным счетом никакого отношения: просто люди вроде Талиесина изначально подкованы процветать в любом мире, куда бы их ни занесла судьба.

Когда Гет надирался с другими ребятами из соседних многоэтажек или когда они курили сигареты, закрывшись в чьей-нибудь «Фиесте», Фиона бесилась и напоминала Гету, что городок у них маленький и тут все его знают. Она в который раз рассказывала ему, что семья таких-то и таких-то нарики; что отец такого-то и такого-то сидит за то, что ударил двоюродного брата стеклянной бутылкой у входа в паб «Кабан»; а у такого-то парня уже трое детей от двух разных девушек и, кстати говоря, он хреновый отец всем троим. Гет знал, с кем лучше не иметь дела, и знал, с кем лучше не ссориться. Когда они с Талом летом после первого года колледжа употребляли разные вещества и Марго спросила за ужином, какой был эффект, Гет осознал, что некоторым людям просто выпадает удача перемещаться по миру каким-то иным способом. Некоторым людям выпадает удача скользить.

2016

Тип в комбинезоне, по-видимому, был журналистом.

– Тай Гвиддер – такой невероятный объект недвижимости, что они решили заказать о нем большую статью для журнала. Вот почему и я тоже тут, – весело объяснил он сразу после того, как назвал свое имя – Робби.

– Ах вон оно что, – пальцы Гета покрепче сжали в кармане ключи.

Прия уже вынула камеру и бродила вокруг озера, фотографируя. При таком освещении нетрудно будет добиться красивых кадров.

– Вам есть что рассказать? Ну, про историю Тай Гвиддера?

Гет пожал плечами и решил не поправлять произношение Робби, а то еще тот подумает, будто ему не все равно.

– Одно из первых приобретений Обри Далтона.

– Это… Тот тип, владелец? Который умер?

– Он был архитектором. Сразу после войны учился в Калифорнии. Его семье принадлежало много земель, и, когда Обри Далтон вернулся в конце пятидесятых в Великобританию, этот дом он построил просто для души. Я так понимаю, это было что-то вроде эксперимента, такой, типа, модернистский прикол. Прототип всего, что он собирался проектировать дальше. Вообще о нем мало что известно. Вы о нем